Инна Живетьева - Черные пески
– Как здоровье королевы? – перебил князь Дин.
– Лучше. Но капризов хватает на всех придворных дам. Для тебя, кстати, у меня тоже благословение. От принцессы Анхелины. Очень сожалеет, что ей не дозволили с тобой проститься, но надеется свидеться как-нибудь в Ладдаре.
– В Ладдаре, говоришь? – усмехнулся Митька.
– Угу. И еще одно. Я прямо весь обвешан чужими благословениями, – в голосе Марка скользнула горечь. – Для княжича Торна, тоже от принцессы.
– Что она сказала? – жадно спросил Темка.
– Да просто, передай, мол, благословение на легкую дорогу. Ну, я все раздал. Поехали.
Теперь остановил Митька:
– Подожди. Ты не видел… княгиню Наш?
– Нет.
– А она?..
– Знала. Княгиня Торн ей передала. Я ждал, но…
– Ясно. Поехали.
Элинка мурлыкала под нос илларское полле и танцевала с воображаемым кавалером. Лежало на кресле забытое платье княгини, с которого девушка должна была спороть кружева. Упали ножницы, раззявив блестящую пасть. Не сиделось за кропотливой работой! Раз-два-три-четыре. Влево, приподнять юбку так, чтобы показались щиколотки. Ах, какие у нее щиколотки! Не у каждой знатной барышни такие найдутся. Плавно положить руку на невидимое плечо. Кисть у нее тоже красивая, узкая. А уж кожа какая белая, молочная, такой только рыжеволосые похвастаться могут. И вообще она лучше всех – ее любит князь Дин, Митя, Митенька! Элинка закружилась, колоколом взметнулась юбка.
Вдруг шум, топот, голоса во дворе. Вообще с утра было суетно, но Лисена не обращала внимания. Сейчас же обрадовалась поводу избавиться от надоевших кружев, выскочила в коридор. Поймала за кончик косы горничную Натуську.
– Чего там?
– Княжич с гостями уезжают, – повела пышными плечами Натуська, удивляясь, как это Лисена не знает.
– Куда?!
– Да известно куда, – томно тянула горничная. – Куда и собирались. С княжичем – фу ты! – князем Дином едут.
Схватить бы эту дуру за плечи, тряхнуть хорошенько:
– Да почему сегодня-то?!
– А я почем знаю? Тебе-то, Лиска, что за дело? Уедут и уедут, нам спокойнее будет.
Оттолкнула Натуську, метнулась во двор. А там уже и лошади оседланные ждут.
Княжич Артемий, стоящий на крыльце, оглянулся.
– Ну все, Лисен, поехали мы.
Уже? Но почему? Элинка привалилась обессиленно к стене.
– А княгиня? Может, вы ее дождетесь?
– С мамой я попрощался. Митька, ну ты чего? – крикнул через двор. Дин вышел из боковых дверей, тех, что ближе к Элинкиной комнате. – Заблудился, что ли?
Артемий сбежал с крыльца, перехватил друга, начал что-то втолковывать. Митя поверх его плеча на Лисену глянул, качнул головой: то ли – прости, то ли – прощай.
Распахнули ворота. Броситься бы туда, уцепиться за створки, не пустить. Но нельзя. Только смотреть, как уезжает. Кричать про себя: «Я ждать буду! Слышишь? Я буду ждать!»
Митя оглянулся. Ворота за ним закрылись, громыхнул засов.
***«Ничего не хочу помнить и ни о чем не хочу думать», – сказал Митька и словно благословил тем дорогу. Пока не приедут – все равно не смогут ничего изменить, а раз так, то зачем думать о плохом?
Через пять дней должны были расстаться с Марком – тот поедет в Паволь, городок, где обосновался торговец амулетами Варрас. Расспросит – и к Орлиной горе. Так и сяк рядили, сошлись, что просить о милости нужно самого покровителя.
А пока – нежаркое солнце убывающего лета, мирная дорога, ведущая мимо оживающих после войны деревень. Ночевки в солидных гостиницах, где к столичным путешественникам относятся с почтением, или на опушках, когда можно дурачиться и болтать до первых звезд. И жадный интерес Митьки ко всему: к игре деревенских мальчишек и черно-белому коровьему стаду, нагло преградившему дорогу, к неторопливым разговорам со стариками и шутливым перебранкам с девушками, к ранней, не дождавшейся осени, свадьбе и к тонкой работе кузнецов из города Харсан. Даже к ежику, вышуршавшему из кустов и уставившемуся на путников любопытными бусинками глаз. Темке казалось – друг впитывает в себя Иллар, как впитывает сухая земля долгожданный дождь, не надеясь, что тучи скоро вернутся. Путешествие затягивалось, но поторопить князя Дина друзья не решались.
С Марком простились на выезде из Харсана. Митька сказал угрюмо:
– Неправильно это. Ну, что ты едешь снимать проклятие моего рода. Я должен был сам.
Марк глянул преувеличенно жалостливо.
– Умный ты, Митька. Но иногда – дурак дураком. Не сам он, можно подумать. Свалился же на мою голову!
– Марк… – Темка хотел сказать: «спасибо тебе», но встретил предостерегающий Митькин взгляд и осекся. Вышло: – Удачи!
Разъехались. Казалось, осталось что-то недосказанным, хоть разворачивай коня.
– Я думал, вы обменяетесь оружием, – резко сказал Темка, когда Харсан остался далеко за спиной и Митькино молчание стало невыносимым.
– А зачем? – тот пожал плечами. – Марку это не надо. В смысле, от меня, – он выделил эти слова, – не надо. Я же ему и в самом деле и друг, и враг, как ты не понимаешь!
Темка действительно не понимал.
– Бред шакалий! Придумал тоже: и друг и враг одновременно. Так не бывает.
– Протри глаза, – развеселился Митька. – Как видишь, бывает.
– Да, я не понимаю. Я некоторых вещей действительно не понимаю, – медленно произнес Темка. – Например, я не понимаю, что бы ты делал, если бы вытащил князя Дина из королевской тюрьмы.
Он давно хотел это спросить, но все не решался. Что ему потом делать с таким знанием?
– Помог бы выехать из Иллара.
– А потом?! – Темка остановил коня, ухватил Митькину Ерьгу за повод.
– Взял бы с отца слово не возвращаться. И не причинять вред Иллару и короне.
Темка только головой покачал. Ну как можно быть таким наивным? Сам же рассказывал, сколько значит для князя Дина слово.
Митька коротко усмехнулся.
– А еще я бы поклялся, что найду и собственноручно убью его, если он нарушит обещание.
Глава 19
– Эй, ты тут? – крикнул Марк, свесив голову в пропасть. Прозвучало глупо, и он покаялся: «Прости дурака».
Внизу густела темнота, дна ущелья не разглядеть. Марк провел рукой по краю обрыва – с тихим шорохом посыпалась земля. Матерь-заступница, если вниз лететь, так быстрее от страха сдохнешь, чем расшибешься. А страх – вот он. Сидит у Марка на закорках, ножки свесил и в ухо нашептывает: куда ты лезешь, идиот? Не стряхнуть захребетника.
