Татьяна Турве - Наваждение
— Яна!!! Не выдумывай.
— Не обижай меня! — Янка глядела очень строго и, казалось, была готова обидеться. Но потом резко сменила тон: — Я всё равно на какую-то ерунду потрачу, ты ж меня знаешь! Тебе сейчас нужней.
— Янка, я не могу…
— Можешь-можешь! Пожалуйста, — она вложила деньги в беспомощно повисшую Юлькину руку и подтолкнула подругу в спину по направлению к классной двери. Там уже все расползлись по своим местам и по-тихому дурели в ожидании алгебры, только они вдвоем стояли друг напротив друга в полутемном коридоре, вроде бы на очной ставке из советской кинохроники.
Повздыхав еще немного, Юлия сдалась, но для порядка проворчала:
— Ага! А отец уедет — и зубы на полку.
— Это будет завтра, — словами из смешной старой песенки ответила Янка. Юля еще немного постояла, что-то про себя прикидывая, и вихрем сорвалась с места — скорей всего, побежала в учительскую разыскивать Оксану. Уже издали обернулась и гулко крикнула Яне на весь коридор:
— Мы как заплатим, я верну!
Но Яна в ответ скорчила зверскую гримасу и замахала на нее руками, в точности копируя Юлию Александровну несколько минут назад.
Одна мысль цеплялась за другую, выстраиваясь в неровную логическую цепочку, и Янка неожиданно всё поняла. Будто киноленту принялась кадр за кадром откручивать назад, как мечтала еще с утра… Юля сильно не любит всяких личных вопросов, отчаянно от них отшучивается, ну или в крайнем случае отмалчивается. (Хотя последнее случается редко, она сама над собой подтрунивает, изображая потасовку из фильма "Человек с бульвара Капуцин": "Настоящему мужчине всегда есть, что сказать!") Похоже на то, что подруга втайне стыдится или своего дома, или семьи, или матери… А может быть, и того, и другого, и третьего. Кажется, кроме мамы у нее никого нет… И вряд ли это случайность, что за два с лишним года учебы в лицее Юля ни разу ни одну из подруг не пригласила в гости! Уже у всех дома побывали, даже у единоличницы Заи, одна Юлька осталась. Галя из-за этой возмутительной негостеприимности на днях обижалась и очень недовольно в Юлькин адрес высказывалась…
С последней пары Янка отпросилась, невмоготу стало сидеть. Да и самочувствие было не ахти: накатила недавняя зловещая слабость и головокружение, как от шампанского на голодный желудок. Вот это уже напугало не на шутку… Вероятней всего, после картинок про Юльку: всё-таки Мастер назначила ей карантин, который, ясный пень, пока что не закончился! Допрыгалась, одним словом.
Ко всему прочему, обнаружился еще один неприятнейший момент: почему-то именно сегодня на Яну почти никто не обращал внимания. На большой перемене, к примеру: она раз пять пыталась встрять в разговор "своих" девчонок с потрясающе глубоким замечанием, но всё безуспешно. Нет, девочки, конечно, смотрели в ее сторону, и даже слушали со скучающими вежливыми физиономиями, но как-то слишком часто перебивали или переводили разговор на другую тему. А ведь было время, когда каждое слово ловили, как жемчужину, и чуть не в рот заглядывали — а вдруг еще что-то интересное расскажет?.. Зато сейчас ситуация почти классическая:
— Доктор, меня все игнорируют!..
— Следующий!
Одна Юлька, верный Дон-Кихот, держалась поближе к Яне, как голенастый цыпленок возле мамы-наседки (ну да, цыпленок — выше Янки на пол-головы!). Но именно сегодня собеседник с Юлии был никакой: за всю большую перемену только пару невнятных междометий из себя и выдавила. (Наверно, до сих пор переживает из-за той публичной сцены с Оксаной…) Но Янка всё равно чувствовала себя незаслуженно оскорбленной, а к концу дня едва не стала комплексовать, как в шестом классе, когда перешла в другую школу и никого там не знала.
И вдруг в одно мгновение поняла, в чем дело, точно яркая вспышка осветила всё изнутри: у нее сейчас слишком мало энергии, истощена до предела, вот народ и не замечает. (Самое обидное, даже Капля нос воротит! Прошла любовь, завяли помидоры.) Что бы она в таком бесцветном состоянии ни сказала, всё будет звучать плоско и неубедительно, бессвязный детский лепет. (На него взрослые, как водится, не реагируют, пропускают мимо ушей как шумовой фон.) Нужно сперва восстановиться: выспаться, сделать себе развернутый сеанс Рейки где-то на полчаса или час — иными словами, заново подзарядиться энергией. А потом уже выступать с публичной речью — вот там, глядишь, и успех придет…
Сделав это открытие, Янка решила не откладывать дело в долгий ящик, а то так и уважение к себе недолго потерять!.. Перед самым началом четвертой пары выбрала удачный момент, состроила несчастные глаза добродушному "украинцу" Николаю Степановичу — учителю украинской литературы — и была милостиво отпущена домой на поправление. Не теряя ни минуты, незаметно улизнула на улицу, чтоб не нарываться на расспросы своих девчонок (для объяснений с оправданиями не оставалось абсолютно никаких сил). На остановке беспечно пропустила маршрутку на родной Жилпоселок — совершенно пустую! — но нисколько не расстроилась от этого пролета, решила пройтись до дома пешком. (А то так и осень скоро закончится, не успеешь оглянуться — и уже всё, привет семье!)
Прогулка вышла на удивление удачной. Янка специально выбирала безлюдные тихие улочки с частными домами, утопающими в роскошных, золотых с багрянцем деревьях. Как в цветистой арабской сказке про Али-Бабу и его сокровища — пожалуй, где-то так должен выглядеть восточный ковер. Сами названия этих милых ее сердцу улиц ласкали слух: Садовая, Арктическая, Луговая, как у Антонова…
Именно на Луговой до сих пор стоит их старое общежитие, которое Яна пускай и смутно, совсем небольшим краешком памяти, но помнит. Хотя бы как носились с утра до вечера по двору с ватагой одичавших приятелей, а мама каждые десять минут высовывалась из окна на третьем этаже и протяжно кричала: "Яна и Слава, домой!" Или как в нежном возрасте, года в четыре, гонялась за мальчишкой намного старше себя, вооруженная здоровенной палкой, будто неандерталец дубинкой. А тот удирал от нее так, что только пятки сверкали! На вопли и возмущения прискакавших мам она, Яна, с большим достоинством отвечала: "А я хотела сдачи дать!" Гм-м, и куда только вся прыть подевалась?..
Конечно, этой окружной дорогой получалось намного дольше, чем обычным путем, но золотые с медью листья того стоили — в этом не было ни малейших сомнений. Перед одной зарослью красно-розового винограда потрясающе яркого оттенка она затормозила минут на пять, грех было бы пройти мимо… Немного постояла, посомневалась, а там махнула на всё рукой и уселась прямо на увядшую осеннюю траву, присыпанную желтыми листьями. (Никакой скамейки по соседству, естественно, не оказалось.)
