Линн Абби - Взлет и Падение Короля-Дракона
За пределами узкого круга советников и помошников Короля-Льва, настоящее положение города было мало кому известно. Сознание смертных, как давным-давно выяснил Хаману, было плохо приспособлено для длительных поединков с безысходностью. Пускай несут свою веру до конца, или к фонтану Короля-Льв в центре города, где, несмотря на ночь, при лунном свете и свете факелов собралась небольшая толпа.
Длинные узкие угри носились в нижних бассейнах фонтана. Днем они были серебряными полосами, ночью — темными тенями, но острые зубы были у них во рту в любое время дня и ночи. Когда Урикиты загадывали желание, им не нужно было ничего опасаться: несчастье поджидало любого вора, с самыми быстрыми пальцами, пытавшего достать керамические монеты со дна бассейна. Монеты принадлежали Королю-Льву, живому богу, который заботился о них, но не нуждался в них. Угри ели все, но их любимой пищей были пальцы рук, особенно большие пальцы рук.
Хаману какое-то время постоял в стороне, глядя как обычные женщины, мужчины и дети шепчут молитвы, бросая куски керамических монет в воду. Своим сверхъестественным слухом Хаману слышал все, что только бог может услышать. Большинство молилось за безопасность своих близких и любимых: мужей, жен, родителей или детей. Этой ночью пол-города находилось за стенами, пытаясь заснуть хоть ненадолго рядом со своим оружием. Остальная половина города молилась за их здоровье. Некоторые молились и за себя, чтобы не выглядеть трусом и не допустить ошибку перед глазами Короля-Льва, который видит, как всем известо, все. Некоторые молились за Урик, который, помимо всего прочего, был их домом. А один или два — к изумлению Хаману — молились за своего короля-
Дай ему привести нас к победе. Сделай его непобедимым перед лицом наших врагов. Верни нашего короля нам целым и невредимым.
Как если бы они знали, что Хаману, Лев Урика, совсем не бог.
Он не услышал дальнейшей молитвы, так как его дернули за край его простой иллюзорной рубашки, которую он надел.
— А что ты хочешь пожелать? — спросил маленький мальчик.
Мысль мальчика была о брате, о брате-гиганте, которого призвали во время второго набора пятую часть года назад, и о матери, сморщенной женщине на другой стороне фонтана.
Женщина улыбнулась смущенной беззубой улыбкой, когда Хаману взглянул на нее.
— Мой брат снаружи, — сказал мальчик. Как он, так и его мать не имели ни малейшего понятия, что никакие объяснения не нужны. — А у тебя тоже брат снаружи? Или сестра? Или еще кто-нибудь?
По меньшей мере тысячу лет у Хаману не было ни братьев ни сестер, но кое-кто — десять тысяч в желтом и еще множество штатских — был за стенами. — Да.
— Больше и сильнее чем ты, а?
Сегодня ночью — последней ночью в Урике — он был Ману, это казалось подходяще. А Ману не производил впечатление силача, хотя и не был таким тонким, как решил мальчик, сравнивая Ману со своим похожим на гору братом. Если бы он был настоящим, а не иллюзией, Ману спал бы сегодня за стенами; третий призыв забрал бы и его.
Мальчик опять дернул Хаману за рубашку. — Ты боишься? — И там, где в его мыслях был брат, были страх, боль и пустота: вот так ребенок воспринимал войну.
— Да, немножко, — Ману знал достаточно, чтобы не лгать ребенку.
— Я тоже, — согласился ребенок, и протянул грязную, в половину размера керамическую монету. — Может быть пожелаем вместе?
— И что бы мы хотели?
Мальчик прижал коротенький и толстый палец к губам. Хаману быстро кивнул. Он должен бы знать: желание — это тайна, которую знают только двое: тот, кто просит и Лев. Они бросили свои монетки вместе: два крошечных кусочка керамики блеснули в лунном свете. Даже бог не смог бы сказать, какой кусочек чей.
— Ну, как думаешь, будет все в порядке, а? — спросил мальчик, глядя на него. — Лев позаботится о нас, ну?
— Он попытается, — ответил Хаману.
Он удержался от того, чтобы сказать ребенку больше, когда мама мальчика позвала, — Ранси! — и протянула к нему руку.
— Прихоть Льва, — сказал Хаману тени мальчика, пока та бежала вокруг фонтана. — Он попытается спасти вас всех.
Король-Лев оставил фонтан за собой и побрел по улицам своего города. Из двери каждой таверны вырывались яркие лучи света, собравшийся там народ пришел то ли чтобы найти мужество, то ли потерять страх на дне кружки. Ни одна таверна не могла сделать хоть что-нибудь, чтобы успокоить нервы Доблестного Воина. Ничто из того, что он мог съесть или выпить, не сделало бы эту ночь короче. Ничто из того, что он мог себе представить, не сделало бы ее полегче.
Внезапно он вспомнил мысль Павека, которую он выудил из головы своего темплара пару долгих ночей назад: Конечно сегодня ночью мой король нуждается в друзьях. Хаману не хотел друзей той ночью, и не был уверен, что хочет этой. Но для начала он собирался вручить свою историю друиду-темплару, который — он вскинул голову, вслушиваясь в спутанный клубок мыслей толпы — был его другом.
Хаману пошел обратно к дворцу, а точнее к кварталу темпларов с его лабиринтом стоящих крест-накрест совершенно одинаковых красно-желтых фасадов, находившихся на одинаковых улицах. На протяжении всех веков правления Хаману, соперничество между темпларскими бюро Урика было не менее напряженно и смертельно, чем соперничество между Доблестными Воинами Раджаата.
Хаману ничего не мог по делать, чтобы положить конец этой вражде, но заставив всех темпларов ходить в желтом и всем жить в одинаковых домах в одном квартале города, он сделал все, что может сделать один человек, чтобы уменьшить ущерб, вызваный этим многовековым соперничеством.
Квартал темпларов был более занят, чем весь остальной город. Хотя военное бюро командовало всеми силами Урика — включая темпларов низких и средних рангов гражданского бюро, если город был в состоянии войны — их семьи и домашнии были освобождены от призыва в армию. Большинство из них тоже имели свои обязанности, которые на законных основаниях удерживали их внутри стен этой ночью. И так как это были темплары Хаману, то среди них были и такие, которые должны были быть совсем в другом месте, но, испуганные, подкупили всех, кого только могли, чтобы быть в безопасности, от греха подальше.
Они так надеялись.
Но и под своей худощавой иллюзией Хаману оставался Хаману. Его уши Доблестного Воина слышали через стены, пока он шел и на ходу выдергивал наиболее позорных из его сорняков-темпларов, проходя мимо их домов. Он наполнял их сознание отвратительным чувством вины и смертельными кошмарами; он пожирал их тревогу и страх, пока они умирали. Потом он успокоил свое мстительное сердце и постучал кулаком в дверь дома Павека.
