Наталья Михайлова - Ветер забытых дорог
Веледар поколебался и поверил. Должно быть, и правда, не врут. Дружинники начали обыскивать приграничье по пути к Залуцку, но Гойдемир как в воду канул.
Князь Войсвет внезапно умер зимой. Его венец принял Веледар. В Даргороде пробудились надежды: пронеслась молва, что вернулся Гойдемир.
Эти вести беспощадно обрушились на Дайка.
– Я не ваш княжич! - повторял он.
Не назваться же ему и впрямь Гойдемиром и не бороться за даргородский венец! Дайк не сумел даже стать царем Сатры. Для этого надо было обойти несколько домов и перебить десятка три небожителей, которые сами не раз запятнали себя убийством и травлей своих соплеменников. Потом Дайк вправе был оправдать себя тем, что Сатра лежала в безысходном упадке. Взять над ней власть и подавить сопротивление, чтобы защитить от произвола тиресов, начать строить, покончить со скудостью, «очистительными неделями» и мором… Дайк не пошел на это. Где же ему теперь было пойти на то, чтобы объявить себя Гойдемиром и начать войну за даргородский престол? Хоть Даргороду нынче и несладко, но далеко до упадка Сатры, а спор с Веледаром за венец не обойдется малой кровью…
Гвендис носит ребенка. На окраине Анвардена в глубине сада стоит старый просторный дом, ветшающий без хозяев. Это то, что выпало на долю Дайка - не Гойдемира и не Дасавы Санейяти.
Дайк и Гвендис уехали из Козьего Ручья на другое утро. «Эх, ты, княжич…» - с горечью качали головами сельчане. Дайк был хмур. И тяжко было предавать ожидания даргородцев, и заботила мысль, как бы его не схватили княжеские люди. Что проку тогда будет клясться: я, мол, не Гойдемир, я еду домой!
Дайку оставалось пробираться к западной границе по глухим деревням, где Гойдемира не знают в лицо, и с точно такими же предосторожностями, как если бы он вправду был опальный княжич.
Сполох отдал ему кочевую кибитку. «Ладно, Дайк, - сказал он. - У тебя жена дитя носит. Мне все равно выкуп за Эрхе надо платить: повезет - я и за кибитку заплачу, а если не повезет - то и половины выкупа не добуду. Да нет, добуду, - поправил он сам себя. - Когда уж совсем не посчастливится - поеду, разыщу Грону, попрошу у него золотой браслет с каменьями. Хоть и далеко ехать, но зато уж на выкуп хватит». Сполох сочувствовал Дайку, потому что единственный в Козьем Ручье знал: это не Гойдемир, а небожитель.
У себя дома Сполох собирался хранить тайну о Сатре. Парень был убежден, что расскажи он - ему не поверят, а если и поверят - ничего доброго из этого не выйдет. Страна за тридевять земель, где живут падшие небожители, у которых золота, как грязи, зато хорошую тонкую рубаху ни за какие деньги не купишь?.. Сполох не знал и тех слов, которыми говорить о Сатре. Там было страшно и тяжело даже ему, удалому и веселому парню. Ему чудилось, там все пропахло прахом. Это не передашь, не расскажешь, и Сполох окончательно решил не болтать. Он сказал односельчанам, что ездил в дальние поселения хельдов и в Ирменгард.
Дайку было жаль тревожить Гвендис, но ему пришлось сказать ей, что его могут признать за приехавшего в Даргород под чужой личиной Гойдемира.
– Из-за меня думают, будто Гойдемир явился мутить народ. Я пытаюсь понять: а решился бы настоящий княжич на это? Не верится, Гвендис. Однажды у Гойдемира власть была почти что в руках: он возглавил бунт, разбил Веледара, осадил столицу. Но он не пошел до конца, а повел переговоры с отцом и братом, распустил по домам народ, сдался сам. Я часто думаю о нем. Ведь то же самое я сделал в Сатре, когда не посмел идти до конца. Князь Войсвет дал обещание не мстить бунтовщикам, а когда от Гойдемира избавились, понемногу добрался до тех, кто держал его сторону. Точно так же тиресы расправились в Сатре с теми, кто был на моей стороне… Нет, не верится, что Гойдемир вернулся бы в Даргород злоумышлять на брата. Он должен о себе знать, что не способен дойти до конца. А я… может быть, в самом деле я похож на него. Но не только для Даргорода, но и для нас с тобой хорошо, что я не Гойдемир.
Прошлым летом в Козьем Ручье крестьяне сказали княжичу Веледару, что его младший брат ушел в сторону Залуцка. Дружинники поскакали ложной дорогой, расспрашивали местных, описывали, каков Гойдемир с виду. Но его след простыл. Веледар не знал, обманули его в Козьем Ручье, или обманывают в других деревнях, или сам Гойдемир оказался так ловок, что ускользнул ото всех глаз, и никто его не видал?..
Теперь Дайку предстояло ехать той же самой залуцкой дорогой. Но за год история с поисками младшего княжича поросла быльем, и незнакомец «с серыми глазами, русыми волосами, росту высокого» уже не вызывал у сельчан подозрений. А тем более парень с беременной женой, который возвращается домой в Анварден, мало походил на княжича, приехавшего бороться за даргородский венец.
С кибиткой через глухую чащу не пробьешься, и Дайк вел ее от деревни к деревне, расспрашивая мужиков, как ехать дальше. Он боялся за Гвендис и стал при ней сторожем. Когда на привале Гвендис выбиралась из кибитки, Дайк не отходил от нее. Гвендис смеялась над ним и продолжала вести их простое дорожное хозяйство, но она и сама была рада, что он всегда рядом. Изучая лекарские трактаты, оставшиеся ей от отца, сама посещая больных, она знала, как должна проходить беременность. И все же ей часто становилось страшно, а рядом не было никакой рожавшей опытной женщины, чтобы поговорить с ней.
Зная, что Гвендис любит полевые цветы, Дайк рвал их для нее или собирал уже перезревшую, сладкую землянику. Порой Гвендис хотелось есть много, но часто она не могла смотреть на еду, и тогда выручали кислые ягоды и поспевающие яблоки. Иногда Гвендис ощущала недомогание, и тогда подолгу лежала в повозке, но ей всегда хватало сил улыбнуться мужу и пообещать, что это скоро пройдет.
В одной деревушке их верхом догнал Сполох, а с ним - верный пес Серый. Сполох сказал, что отец отправил его служить проводником княжичу Гойдемиру. Когда Дайк уехал из Козьего Ручья, тамошние мужики спохватились. «Какой же из него будет князь, когда он о своих замыслах станет звонить на каждом перекрестке? - переговаривались они. - Конечно, обидно, что не доверился, а если рассудить - прав».
Сполох перед Дайком виновато развел руками:
– Ну и вот, послали меня за тобой. Возьми меня опять в провожатые.
Дайк опустил голову.
– Скажи, Сполох… а будь ты на моем месте, ты бы назвался чужим именем?
Сполох немного помолчал, но ответил без колебаний:
– Эх, Дайк, мне бы на время твой облик, уж я бы не сомневался, какое имя мне носить! Но я - другое дело: я - здешний, даргородский. Тут моя земля, и сколько на ней ни есть бед или надежд, все будут мои. А ты езжай к себе домой, Дайк. Тебе в Даргороде только в чужом пиру похмелье. Живи счастливо. Я тебя за это нисколько не сужу.
