Робин Бейли - Поющая кровь
Он стоял недалеко от берега и поливал себя водой. Кожа его поблескивала от капелек воды. Мышцы волновались при движении. Терлик был все еще в хорошей физической форме — даром что дворянин. Праздная жизнь не сделала его хилым, чего не скажешь о многих богатых людях.
Она приблизилась к нему. Руки его были изукрашены шрамами. Большой шрам на бедре — свидетельство старой раны. Похожий шрам идет прямо вдоль ребра на правом боку.
Стужа ощутила под ногами илистое дно и вытянула руки, чтобы лучше рассмотреть следы, доставшиеся ей от ее собственной боевой истории. Все написано здесь, на теле, как и у Терлика. Им обоим довелось слишком много воевать в своей жизни.
— Как твое предплечье? — окликнула его она, вспомнив о последней из его ран. Он согнул руку в локте и улыбнулся:
— Я же говорил — просто царапина. Почти зажила.
Она кивнула и начала мыть свое тело и волосы. Жестокое урчание в желудке напомнило ей о том, что она голодна, и она заторопилась.
Они выбрались на берег вместе, и Стужа, собрав свою одежду, развесила все на ветках кустов, искренне надеясь, что она высохнет прежде, чем ей придется снова ее надеть. Терлик, все такой же голый, сидел на краю своего плаща скрестив ноги и отрезал куски сыра маленьким кинжалом, который он носил у себя на поясе.
Она уселась рядом с ним, когда в бокалах уже было налито вино. Промасленных свертков с перченым мясом было целых два — один с говядиной, другой со свининой. Здесь же был еще теплый ломоть хлеба, — видно, недавно из печи. Она отхлебнула вина и потянулась за мясом.
Когда они завершили трапезу, остался всего лишь небольшой кусок сыра. Стужа лизнула горлышко бутыли, перевернула ее и поймала языком последнюю каплю. Со вздохом сожаления она отшвырнула ее через плечо в кусты.
Ее спутник наклонился к ней ближе:
— Самидар…
Она отодвинулась от него, быстро и грациозно встала и отошла на несколько шагов. Вино немного ударило ей в голову, но не настолько, чтобы сделать то, чего так хочется Терлику. Впереди у них целый день, и ехать нужно еще очень далеко.
— Прекрати смотреть на меня такими глазами, Правитель Рольф, — накинулась она на него. Но, даже произнося эти слова, она не отрывала глаз от его обнаженного тела. Ей пришлось заставить себя отвернуться, она почуяла опасность в этом нечаянном сходстве. Стужа отошла еще дальше и сняла с веток вещи, которые повесила сушить раньше. Одежда так и не высохла, но она все равно натянула на себя тунику, стараясь не подавать виду, что ей неприятно ее прикосновение, холодное и мокрое.
Терлик посидел немного, затем потянулся за своей одеждой. Он быстро оделся и прикончил последний кусок сыра, пока она воевала с мокрым сапогом.
— Наверное, надо было оставить хоть что-нибудь про запас, — сказал он, дожевывая последний кусочек и облизывая пальцы. — Да только слишком вкусно все было.
Она ничего не сказала. В самом деле, они так набросились на еду, как будто несколько дней голодали, без единой мысли о завтрашнем дне. Что ж, жалеть об этом слишком поздно, зато в животе теперь приятное чувство сытости. Правда, одежда приятных чувств не вызывала, и она сердилась на Терлика за его дурацкую шутку.
— Помоги же мне с этим проклятым сапогом, — позвала его она, с трудом удерживая равновесие на одной ноге, пытаясь втиснуть другую ногу в сырую кожу. Исподтишка она следила за ним — клюнет он на ее просьбу или нет.
Конечно же, он клюнул. И когда он наклонился, чтобы протолкнуть ее пятку, она положила обе руки ему на плечи и пихнула его изо всех сил. Он плюхнулся в воду с такой силой, что ей сразу же стало легче. А при виде того, как он вынырнул, весь в иле, отфыркиваясь, стало совсем хорошо.
Стужа сложила руки на груди и довольно улыбнулась.
Терлик, пошатываясь, выбрался на берег, утирая лицо, поросшее бородой. Сапоги, колени, зад — все было в иле. Мокрая одежда облепила тело.
— Все же есть в тебе, женщина, некоторая подлость, — с серьезным видом заявил он.
Она быстренько попятилась от него, взялась за поводья и села верхом на Ашура.
— Я бы назвала это шаловливостью. — Она сверкнула белозубой улыбкой во весь рот. — Увидимся на том берегу. — Она направила Ашура мимо него — в реку.
— Что ж, если мне суждено ехать в мокрой одежде, то по крайней мере меня утешит мысль, что я не один, — крикнул он ей вслед.
Это ты так думаешь, — посмеялась она про себя, переправляясь через реку. Высушить одежду ей ничего не стоит, еще в башне Кела она испробовала свои магические способности в этом деле. Втайне от своего друга она так и поступила. Он ведь первым бросил ее в реку, она лишь отплатила ему тем же. Так что он заслужил свою долю ехать в мокром, а она не собирается из-за него страдать.
Она подождала, пока Терлик сядет на лошадь, переберется через реку и подъедет к ней. Выражение его лица, с которым он пытался приспособиться в седле, доставило ей удовольствие, но она спрятала улыбку, напротив, прикрыла глаза и прислушалась к аккорду, еле слышно прозвучавшему в самом затаенном уголке души. Это значит — Кел проходил здесь.
Знать, что они идут по его следам, — вот и все, что ей нужно сейчас, и она не стала впускать музыку в сердце. Она не будет больше думать сегодня о сыне. Не хочется омрачать такой ясный день, у нее для этого слишком хорошее настроение.
Эта музыка не подходит, — решила она. — Спою-ка я лучше.
Ее голос разнесся по лесу. Она начала с песен, что пела в своей кухне. Когда кончились эти песни — стала вспоминать другие. Песни сражений и путешествий, непристойные песни и грустные, жалобные песни и песни любви — она исполняла их одну за другой. Жаль, конечно, нет у нее инструмента для сопровождения, но это не важно, как здорово просто раскрыть свою душу и петь!
— Сколько же в тебе талантов, — отметил Терлик в перерыве между песнями.
Она отвечала высокомерно, притворно закатывая глаза:
— Ты еще не видел, как я рисую. — И она состроила еще более надменное лицо.
Он приподнял бровь:
— Музыка и живопись?
У него был такой удивленный вид, что ей стало смешно.
— И вышивание, и кулинария, и еще — языки. Ты забыл, что я — дочь знатного человека и получила подобающее воспитание. — Она закусила губу и добавила, уже не так уверенно: — Конечно, я еще много чему научилась у своей матери — такому, о чем тебе вряд ли захочется знать.
И тут же пожалела о своих словах. Воспоминания нахлынули с неодолимой силой, и другое настроение овладело ею, угнетая душу. Все прежние боли и страдания обрушились на нее. Призраки, которых она, казалось, давным-давно изгнала из своей жизни, вдруг снова напомнили о себе, а старые печали опять стали терзать ее сердце.
