Пола Вольски - Великий Эллипс
Он согласно кивнул, и они нашли место на одной из скамеек в дальнем конце зала ожидания. Она украдкой бросила взгляд на билетное окошко, где Гирайз и Каслер стояли и сосредоточенно расспрашивали кассира. Очевидно, он объяснял им на бизакском, что поезд безнадежно опаздывает, а они никак не могли понять его, ну ничего, скоро поймут. Они еще не знали о ее присутствии здесь, и она радовалась своему инкогнито, хотя бы временному.
Меск Заван что-то говорил, но без особой сосредоточенности его было не понять. Она повернулась к нему с улыбкой, дождалась, пока он с трудом закончит конструировать вежливый вопрос, касающийся ее последних лекций, и любезно ответила. Вновь завязался легкий разговор. Краем глаза она видела, как Гирайз и Каслер уселись на лавку. Вместе. Очень странно.
Сквозь пыльное окно вокзала было видно, как небо потемнело и на нем появились звезды. В зале ожидания зажегся свет, и большие часы на стене пробили восемь. Время ужинать. Она не просто хотела есть, а умирала от голода. Она принялась рыться в саквояже. Напрасно она искала пакетик с изюмом, орехи или хотя бы яблоко. Не было ничего съедобного.
— Я объесть ваши припасы? — верно определил причину ее расстройства Заван. — Как нехорошо я сделать.
— Да нет, что вы. Я не очень голодна, — солгала Лизелл. Противореча ей, в желудке заурчало.
— Как нехорошо я сделать, — повторил Заван. — Я должен пытаться исправиться.
— Да нет, правда…
— Подождите, пожалуйста, — он повернулся к соседке слева — еще одной тучной якторской матроне. Лизелл не поняла, что он говорил якторке. Вероятно, он вообще не знал бизакского, но это его не остановило, он что-то оживленно объяснял на пальцах. Никакой злобы или раздражения в его адрес она не заметила. Мужчинам разрешено путешествовать в одиночку, это не порочит их достоинства. Никому нет никакого дела до его неприкрытых волос. Напротив, якторка до ушей растянула рот в добродушной материнской улыбке — такой улыбкой обычно награждают обожаемых сорванцов или резвящихся щенков. Она полезла в плетеную корзину, стоявшую перед ней на полу, и достала оттуда пару узелков, которые сунула ему в руки. Когда он сделал попытку дать ей взамен деньги, она затрясла головой, протянула ему еще один маленький сверток и потрепала его по щеке. Отвратительно!
Заван повернулся к Лизелл лицом, развязал узелки и предложил ей отведать содержимое — долму, травяную лепешку и курагу. Она поужинала, и настроение у нее значительно улучшилось.
После ужина медленно потекла беседа, а вместе с ней и время. Полцарства она бы отдала за книгу или газету, но не было ни того ни другого. Наконец — устав ждать, устав сидеть, насладившись досыта всеми прелестями квинкевагского вокзала — она закрыла глаза на окружающую ее действительность и мгновенно уснула, сидя на жесткой деревянной скамейке.
Ее разбудила суета и гул голосов. Лизелл открыла глаза. Голова ее покоилась на плече Меска Завана. Он тоже спал, щекой прислонясь к ее волосам. Все пассажиры повскакивали со своих мест и заспешили к выходу. Очевидно, поезд прибыл. Она мельком взглянула на часы — 2:11 утра. Возмутительно.
Сдержав зевок, она встала. Заван последовал ее примеру. Она окинула взглядом зал ожидания — и будто угодила под ушат ледяной воды: на расстоянии каких-нибудь сорока футов маячила в толпе черная борода — Бав Чарный энергично проталкивался к выходу. Наверное, он появился на вокзале, когда она спала. Почти со страхом она посмотрела чуть в сторону и тут же наткнулась взглядом на фигуру Поба Джила Лиджилла, в чьих украшениях отражался, сверкая, свет ламп зала ожидания. Здесь был не только Лиджилл, но, еще и стрелианский врач — доктор Финеска, тот участник Великого Эллипса, чьи шансы на победу ей казались нулевыми еще в самом начале гонок. Тут как тут был и представитель кирентских голубых кровей: заикающийся, с оттопыренными ушами Фаун Гай-Фрин. Последний раз она видела его в Ланти Уме и думала, что он давным-давно выбыл из гонок. Но нет, он здесь. Эта ночь была полна неприятных сюрпризов.
Вздохнув, она взяла в руку саквояж и направилась к выходу. Заван шел рядом. Когда они вышли на платформу, там стоял поезд, осаждаемый толпой заждавшихся пассажиров. Давка была нешуточная, держа билеты в руках, народ яростно толкался и работал локтями.
Ужасные манеры, подумала Лизелл и тут же поспешила себя поправить: Другие традиции, иной взгляд на жизнь. Не обязательно худшие, просто другие. Но это вовсе не значит, что она обязана поступать так же.
Вместе с Заваном она деликатно пристроилась в хвост бесформенной очереди. Наконец они втиснулись в вагон — и тут стало ясно, откуда взялась такая давка. Поезд был набит под завязку — ни одного свободного места. Спотыкаясь, они пробирались по проходу, волоча за собой багаж, переходя из вагона в вагон, но мест нигде не было: дети спали, растянувшись на родительских коленях, тут же были втиснуты клетки с живностью. Ближе к хвосту поезда даже проходы были заняты несчастными, примостившимися на своих узлах и чемоданах. Когда паровоз хрипловато свистнул, и поезд, дернувшись, поспешил покинуть квинкевагский вокзал, двигаться дальше по вагонам стало проблематично. В третий раз Лизелл чуть не упала, споткнувшись о чье-то лежащее тело, и остановилась:
— Все, хватит.
— Что? — переспросил Заван.
— Шататься по вагонам, ясно же, что мест больше нет. Я остаюсь здесь, — она поставила саквояж на пол.
— Откажемся искать тогда?
— Я не буду больше ничего искать.
— Я пойду еще искать.
— Удачи, господин Заван, и спасибо за ужин.
— Не благодарите, мисс Д'вер. И вам удачи, — с чемоданом в руке Заван, шатаясь, побрел дальше.
Она смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. Подложив саквояж под спину, она оперлась на стену, облегченно вздохнув. Несмотря на импровизированную подушку, каждой косточкой она чувствовала вибрацию поезда. Пол, на который она опустилась, был грязный, к счастью, она купила юбку черного цвета. В вагоне царил полумрак, и в этом полумраке громко раздавался храп спящих. Счастливые люди, подумала про себя Лизелл. Она никогда не могла по-человечески спать в таких условиях. Вскоре она задремала и проснулась от голоса кондуктора. Что он говорил, понятно не было, но что хотел — ясно и без слов. Она сразу же протянула ему билет. Кондуктор оторвал часть билета, вернул ей корешок и пошел дальше. Лизелл снова прилегла на саквояж и закрыла глаза. Мысли текли вяло в неопределенном направлении, все медленнее и медленнее, погружаясь в беспокойный сон.
Поезд, пыхтя, тащился во мраке ночи на восток, в Зуликистан.
В следующий раз она проснулась уже на рассвете. Освещение в вагоне к этому времени уже выключили. Робкий утренний свет лился в окна. Несколько пассажиров позевывали, потягивались, покашливали. Тело Лизелл задеревенело и болело, глаза было не продрать, и вся она, с ног до головы, была припудрена паровозной копотью. Кулаками она протерла глаза, отряхнулась и кое-как поднялась на затекшие ноги. С трудом пройдя три вагона вперед, она смогла воспользоваться туалетом, к счастью, свободным в такой ранний час. Она причесала волосы пальцами за неимением расчески, прополоскала рот водой из собственной фляги, побрызгала на лицо, после чего продолжила свой путь по вагонам, аккуратно перешагивая через сонные тела, упорно пробираясь вперед в надежде найти вагон-ресторан, где можно перекусить.
