Сергей Житомирский - Будь проклята Атлантида!
Инад с Зогдом едва уговорили яптов, коттов и гиев пропустить племена, сгубившие Промеата, через свои земли. Так велел Приносящий свет. И Севз, надеявшийся на войну, шепча проклятия, смирился с новой победой мертвого, но неодолимого соперника.
Однако охотник Гехры, старший над десятью табунщиками, еще не вовсе пал духом. Зиму и лето он терпеливо ждал, что боги и люди опомнятся и вернут ему власть. Но боги молчали, а борейские роды, по горло сытые великими свершениями, разбрелись по отдаленным стоянкам. И тогда на празднике пяти соседних родов Севз вышел на площадь между чумами и сказал свою последнюю речь.
Он уходит на гору Олинф к своим божественным собратьям, которых ненадолго покинул, чтобы сокрушить титанов. Он еще вернется — может, через год, а может, при внуках: куда спешить бессмертному! — и поведет борейцев на новые битвы. Пусть помнят и ждут!
Какое-то время из стойбища видели темную фигурку, идущую вверх по ледникам. А потом наверху разразилась гроза. Молнии полосовали небо, гром раскатывался приветственными криками и веселым хохотом. Боги встречали брата.
Так кончилась пора великих потрясений и началась обыкновенная жизнь. Люди меньше боялись друг друга, и у них оставалось время добывать пищу, сочинять песни, делать украшения из кости, рога и звериных зубов.
Родилось много детей. У Гезд рос тонкий темноволосый мальчик с раскосыми, но синими, как льдинки, глазами. Айд, хохоча, подбрасывал в воздух девчурку с негритянскими губами и острым носом Даметры. В поселении на границе земель коттов и яптов вообще рождались дети всех оттенков между черным и белым. Были и красноватые. Умгал долго сомневался — к добру ли такое смешение племен, а потом назло взял в жены отставшую от своих либийку.
У Иллы с Ором появился маленький Чаз, которому никто не посмеет продырявить щеки. А Гехре на память о Севзе осталась кудрявая горбоносая Геба. Но всех превзошел Инад — его длинноногая горянка родила сразу троих. Он жил в Ибрской котловине — недолгий вождь поневоле, вновь ставший рассеянным добряком целителем.
Изредка, через десятки рук, к нему добирались вести от Зогда. Мореход осуществил замысел Учителя: основал поселение атлантов, но не там, где думал Промеат, а на острове Крт, южнее страны оолов.
Сбылась и мечта строгой Алх. Из людей, не нашедших и не помнящих родичей, она собрала сильную стаю, и Праматерь Рысь, чей род вымер, по просьбе Гезд усыновила новых детей. Они кочевали неподалеку от Куропаток и жили счастливо — голодали лишь перед самой весной.
Это были не те события, которые могут потрясти мир. Но от этого они не стали менее волнующими для тех, кто в них участвовал. А разве не это главное?
Впрочем, главного события почти никто не заметил. Да и можно ли считать это событием? Немного потеплели северные ветры, где остановились, где чуть попятились ползущие с гор ледяные языки. Похоже, что начали отступать злые духи Холода.
Атланты пришли на стоянку детей Куропатки в канун весеннего колдовства. Весна удалась ранняя: в самых затененных лощинах уже не осталось снега. Холмы щетинились молодой травой. Олени шалели от свежего корма и пытались убежать на север — в страну своих диких предков. Гоняясь за ними, пастухи увидели идущую от берега маленькую цепочку людей. Самого молодого пастуха послали в стойбище. Остальные, приготовив копья и луки, встали на тропе, по которой поднимались чужеземцы.
Впереди шел высокий для атланта человек в выцветшей, висящей клочьями синей одежде. Лицо его рассекали морщины, но худощавое тело держалось прямо. На остром подбородке кустились редкие волоски. Следом шли тонколицый юноша в изношенной куртке морехода и плосколицый кжанин с волком на ремне. За ними неуверенно теснились еще полтора десятка мужчин и три женщины. Почуяв гиев, зверь оскалил зубы и рванулся вперед, но, тут же опомнившись, прижался к бедру хозяина.
Подойдя к пастухам, синеодеждый попросил гостеприимства жестом, принятым у западных гиев. Пастухи недоверчиво выставили копья. После Великого Исхода по Восточным землям до сих пор шатались стайки заблудившихся и отщепенцев. Встречи с ними не всегда кончались мирно. От стойбища уже бежала подмога.
— Ешьте досыта… охотники! — пришелец заговорил, коверкая гийские слова. — Начало ваше — Куропатка?
Пастухи удивленно зашептались. Но тут один из подбежавших со стоянки растолкал людей й копья и кинулся к краснолицему:
— Палант! Ты пришел!
— Кажется… пришел! — ответил тот и неловко ткнулся в шею гия.
— Жива! Жива! — Ор шел, приплясывая, как олень, которого одолевают оводы. — А это Ирит? Ух, какой воин стал! Когда-то я тебя одной рукой к потолку подбрасывал! Не бойтесь, люди! — обернулся он к остальным атлантам. — Мать Зод всех примет! — и тут же наклонился к волку: — Что отощал, лобастый? Мы тебе требухи дадим. Любишь требуху? — Ору хотелось, чтобы все вокруг были счастливы.
— Канал видел? — затормошил он нашедшегося друга.
— Что Канал! Течет, расскажи про Тейю!
— Оэ! Была Тейя — теперь Тей! Сейчас с женщинами готовится к празднику: знаешь, как заклинания поет? Лучше всех!
— Неужто гиянкой стала?
— Еще какой! Зод без нее и Иллы ничего не решает. А если дело не очень важное, и у меня совета спрашивают. А ты как думал!
Косясь на радостного Ора, знаток так и не понял — вправду тот горд доверием Матерей или усвоил его, Палантову, манеру шутить.
По дороге Палант рассказывал Ору новости. Плаванье прошло удачно, нашли на юго-западе незаселенную землю, полого поднимающуюся к нагорьям. В Бааде встретили Сцлунга, готовящего переселение. Он изображает из себя Цатла, а Тхан — хранители Древа. При них Италд, глава войска, ко пока войска нет, поставлен таскать бревна. Говорят, Акеан просился — прогнали. Всего набралось человек триста. Главная беда — работников мало, одни кормчие. Может, уже и отплыли…
Ор показал знатоку небольшую делянку со свежими ростками проса, которую, несмотря на недоверие родичей, он завел вместе с Храдом.
Смешавшаяся толпа гиев и гостей с гомоном ввалилась в стойбище. Женщины ждали на утоптанном месте, вокруг которого по-весеннему разевали рты два десятка землянок.
В середине возвышалась рослая гиянка — босая, в летней одежде. Ее волосы, светлые и пушистые, как высушенный солнцем ковыль, были заколоты двумя стрелами. Полуобнаженную грудь украшало ожерелье из зубов барса. Справа от гиянки стояли две бронзоволицые женщины в таких же коротких малицах. У той, что повыше, в черные волосы было воткнуто три покрытых серебристыми ворсинками цветка. Другая, совсем малорослая, тоиколицая, держала в руке лук с четырьмя тетивами. У всех трех на щеках блестели свежие полосы, нарисованные красным.
