Том Арден - Танец Арлекина
— Вы рассуждаете, господин Роттс, так, словно мы находимся на территории чужой страны. Но ведь мы в Эджландии, не так ли? Не следует ли мне напомнить вам, что Тарнские долины — всего лишь периферия агонистских земель, но при этом важнейший элемент для их целостности. Если вы желаете поспорить, то я приведу цитату из «Хроник» Дронваля…
— Пр-р-р-р!
— Ой, Роттси, ты даешь!
Солдат Роттс помахал плащом.
— Это все бобы треклятые!
Рекрут Ольх хихикнул и пошевелил ушами — просто так, ради смеха. Рекрут Крам поплотнее закутался в плащ и чихнул. Он думал о том, что станется утром, и ему было страшно. Их опять заставят маршировать, и будет холодно-прехолодно!
На следующее утро перемены, предсказанные досточтимой Трош, не заставили себя ждать.
Всю ночь на лужайке шуршали опавшие листья — так, словно там копошились крысы. Потом, под утро, зарядил дождь. А потом повис густой туман. Арон Трош выносил из комнаты Нова-Риэля глиняный ночной горшок. Он осторожно спускался по лестнице, стараясь не опрокинуть горшок. В боковом окне он увидел только белесую дымку. Всю ночь, лежа в кровати, он прислушивался к тому, как скребутся крысы.
— Что же будет? — повторил он вслух несколько раз, пока Полти храпел. В комнате опять мерзко пахло. В последнее время у Полти начались нелады с желудком — вернее сказать, с кишечником.
Боб радостно вдохнул прохладный утренний воздух. Наклонился, перевернул горшок и тут услышал: ба-бах.
Это было похоже на удар грома. Птицы, испуганно крича, сорвались с деревьев и заметались в воздухе.
В наступившей тишине Боб опустил горшок на землю. Последняя порция содержимого кишечника Полти плюхнулась черным зловонным комком на дно выгребной ямы. Боб поднял горшок и, осторожно ступая босыми ногами, поплелся обратно в кабачок. Там он подошел к окну, выходившему на лужайку, открыл его и выглянул. Точно. Звуки исходили от лужайки.
— Арон? Что там такое? — голос матери, опережая её самое, торопливо сбежал по ступенькам.
Цок-цок, цок-цок.
А потом загремели барабаны, и почему-то именно барабанный бой, а не орудийный залп возвестил о том, что прежним временам в Ирионе пришел конец. Что-то случилось.
Наконец случилось.
Деревенские жители медленно подтягивались к лужайке. Зарядил дождь. Он тихо шуршал в коричневатой пожухлой траве и желтой стерне, постукивал по бурым, красным и оранжевым опавшим листьям, безжалостно падал на сгорбленные плечи домотканых курток крестьян и яркие мундиры солдат. Струи дождя заливали дуло пушки, растекались по белой коже барабанов, падали капельками с полей шляпы капеллана, не слишком уверенно наблюдавшего за разворачивавшимся перед его взором зрелищем.
— Думаете, все собрались, сержант?
— Не все, господин.
— Ну что ж. Скажем так — и этих достаточно.
Барабаны умолкли. Капеллан, которому немного помог сержант, взобрался на бочонок, который по приказу сержанта спешно прикатил мальчишка из кабачка. Эй Фиваль торжественно развернул розоватый свиток пергамента. Прокашлялся.
Тут заржала лошадь.
Жители деревни рассмеялись.
— Женщины и мужчины Ириона…
Из задних рядов толпы кое-кто уже потянулся по домам. Эй Фиваль натянуто улыбнулся. Нужно было срочно что-то предпринять! Но… Но… Командор в этом смысле был четок. Не следовало предпринимать ничего, за исключением самых крайних случаев. Эй Фиваль рассеянно нащупал пистолет, ощутил, как приятно давит оружие на ребра…
— Мужчины и женщины Ириона… Шлеп!
Он держал пергамент почти прямо, но и это не помогало. Чернила немилосердно размывало дождем. Фиваль вздохнул. Ладно, ничего страшного. В таком случае он будет импровизировать. Он набрал в легкие побольше воздуха, и слова потоком хлынули с его губ.
Он превозносил прелести правления синемундирников, он восхвалял могущество и славу его императорского величества, короля агонистов, мощь его войск и справедливость его законов, его строгость и милосердие, его мудрость и набожность. Фиваль перечислил великие победы в Зензане, выразил упование на новые победы, готовые пролиться дождем (при этих его словах в толпе послышались сдавленные смешки) по всем уголкам благословенного и славного королевства Эджландии.
Ириону должна была быть возвращена былая слава.
Ириону суждено было стать гарнизонным городком.
— Да здравствует король!
— Король! — подхватили солдаты, и отсыревшие барабаны выбили дробь, и над полянкой заколыхалось знамя синемундирников. Запели волынки, зазвучал гимн во славу флага — последняя и самая величественная из песен победителей. Командор предложил, чтобы в это мгновение капеллан запел сам и вовлек жителей деревни в пение. Торжественный гимн должен был влить благоговение в их чистые крестьянские души.
А еще — укрепить их верность королю.
И залечить старые раны.
Эй Фиваль глядел на ирионцев и сильно сомневался в том, что командору пришла в голову ценная мысль. Жители деревни, скорее всего, забыли слова этого гимна.
ГЛАВА 44
КАПЕЛЛАН НАНОСИТ ВИЗИТ
Через несколько дней капеллан нанес два визита. Оба — жителям деревни, не явившимся на призыв барабанного боя. Первый визит привел капеллана в замок.
— К вам капитан Фиваль, госпожа, — прогнусавила болезненного вида служанка и провела капеллана в комнату, похожую на пещеру. Как тут было уныло! Как бедно! Капеллан придирчиво разглядывал комнату. За балдахином на большой кровати кто-то лежал. Полная женщина в черном платье, сидевшая у камина, даже не подумала встать и встретить гостя. Более того — она даже не смотрела в его сторону. Капеллан оскорбленно поджал губы.
— Госпожа Ренч?
— Капитан? Я ожидала вашего командора.
Фиваль покраснел. Он не ожидал, что женщина окажется таким крепким орешком. Разве она не свояченица эрцгерцога Ирионского? Капеллан ожидал встретить в лице Умбекки Ренч закоренелую роялистку. И он надеялся, что она не обманет его ожиданий.
Капеллан отвесил Умбекке низкий поклон.
— Прошу вас, любезная госпожа, не думайте, будто бы командор относится к вам без должного почтения. И знайте же, что я, Эй Фиваль, всего лишь вестник, эмиссар, посол, который принес вам только отголоски тех приветствий, которые в будущем ожидают вас от того, кто, вне всяких сомнений, примет вас с подобающими случаю почестями. Позволено ли мне будет также уточнить, что я, грешный, — Фиваль негромко рассмеялся, — не капитан, а капеллан.
— Капеллан?
Казалось, полная дама еще сильнее погрузилась в тоску, причина которой была ведома только ей одной. Тоска повисла над комнатой карающим мечом. И почему-то Фиваль догадался, что тоска эта более глубока, нежели недовольство, вызванное приходом в Ирион синемундирников. Но теперь женщина смотрела на Фиваля с некоторым интересом. Она окинула взглядом его фигуру в безукоризненно скроенной черной сутане. Ее рука, едва заметно дрожа, потянулась к колокольчику.
