Энгус Уэллс - Темная магия
Он все еще улыбался, когда, вернувшись к костру, принял из рук Брахта и с удовольствием выпил чашку чаю. Становилось светлее, и солнечные лучи желто-голубыми стрелами пронзали кроны деревьев.
— Ты, я смотрю, доволен жизнью, — заметила Катя.
Каландрилл с улыбкой кивнул.
— Истинно. — Обводя рукой бивак, он добавил: — Так жить можно.
— Очень хорошо, что ты так думаешь, — сухо заметил Брахт. — Подобной жизни у тебя еще будет вдоволь. К ночи мы окажемся на лугах, то есть во владениях ни Ларрхынов. Вот там кому-то из нас придется дежурить всю ночь — на случай нападения волков, только двуногих.
— Неужели лыкарды настолько жестоки? — спросил он.
Брахт кивнул.
— Еще как жестоки, — заметил он. — Боюсь, что теперь, когда ни Ларрхынами заправляет Джехенне, они стали самым жестоким родом в этих землях.
Но даже столь грозные слова не испортили Каландриллу настроения, и он принялся напевать какую-то давно забытую мелодию. Сняв шатер, он пристроил его на вьючную лошадь, оседлал гнедого и отправился замыкающим за Брахтом, поведшим их небольшой караван в лес.
Они ехали все утро, сначала по лесу, затем среди скал, где рос только кустарник. Наконец выбрались к ручью и по нему, петляя меж скал и ущелий, — к горному амфитеатру, посреди которого поблескивало голубизной озеро, в чьем зеркале отражались окружавшие его ели. Они остановились перекусить, а затем вновь забрались на узкий хребет, откуда перед ними открылся вид на последние скалы горной гряды, за которыми, теряясь в дымке, начинались зеленые луга, расколотые пополам, словно топором, горами. Вот там они и выйдут на равнину.
Между узким хребтом, по которому они шли, и последней линией холмов рос густой лес; тропа едва освещалась солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь густое переплетение сучьев. Воздух здесь был настоян на смоле; от монотонного жужжания насекомых клонило ко сну. Холмов за стволами деревьев видно не было, и неожиданно для себя путники оказались на краю обрыва. Солнце уже начало опускаться за горизонт, и Брахт заявил, что, как только они пересекут лощину, сразу станут лагерем. И он направил туда своего вороного.
Однако конь нервно заржал, откинул голову и забил копытами; вьючная лошадь тоже заржала и натянула повод. Гнедой под Каландриллом неожиданно задрожал всем телом и встал на дыбы, едва не сбросив его с себя. Брахт выругался, вороной прянул; Катин конь тоже упирался, отказываясь заходить в ущелье. Каландрилл натянул повод, пытаясь обуздать разнервничавшееся животное и удержаться в седле. Но гнедой, прижимая уши, дико вращал глазами, грыз удила, бил копытом о камень и хрипел, и юноша позволил ему чуть отойти назад. Животное несколько успокоилось. Катя последовала примеру Каландрилла и встала рядом с ним. Отойдя от темного камня, ее мерин тоже успокоился. Глаза Каландрилла и Кати встретились. Оба были сильно озадачены. Они посмотрели на Брахта, пытавшегося заставить жеребца идти вперед.
— Там что-то есть, — крикнул Каландрилл. — И лошади чувствуют это.
— Иди к нам, — позвала его Катя.
Ругаясь на чем свет стоит, Брахт развернул вороного и подъехал к ним. Вьючная лошадь, дико вращавшая глазами, без промедления бросилась вслед за вороным.
— Что это может быть? — резко спросил керниец, разворачиваясь в седле и вглядываясь в черную тень. — Я ничего не видел.
— Видимо, это с другой стороны камня, — предположил Каландрилл.
Брахт наклонился вперед и погладил жеребца по шее. Вороной еще раз дернул головой и успокоился.
Вьючная лошадь отошла от камня настолько, насколько ей позволяла привязь, и, трясясь всем телом, прижалась к другим животным.
— Там что-то есть, — повторила за Каландриллом Катя, дотрагиваясь до сабли.
Брахт вгляделся в темный проход.
— Либо мы теряем еще два дня и вновь поднимаемся на холмы, а оттуда спускаемся к главному перевалу, либо проезжаем здесь, — сурово сказал керниец. — А скоро стемнеет.
Брахт был прав: солнце низко нависало над западными вершинами; очень скоро теснина погрузится в темень. Каландриллу не хотелось проезжать здесь ночью.
— Может, остановимся здесь и поедем дальше утром, когда поднимется солнце?
Он выжидательно посмотрел на Брахта, а потом на Катю.
— Если там что-то есть, то, скорее всего, оно объявится ночью, — покачал головой Брахт. — А здесь ничуть не безопаснее, чем там.
— К тому же время — наш враг, — поддержала его Катя, хотя и без особого энтузиазма. — Мы потеряем много времени, если отправимся на другой перевал.
Да и другой перевал тоже может быть перекрыт, подумал Каландрилл и удивился слову «перекрыт». Почему он так подумал? Потому ли, что до сих пор их путешествие проходило слишком гладко? Они пересекли Лиссе без малейшей задержки, выехали из Ганнсхольда, не встретив сопротивления. Без сучка, без задоринки. Даже подозрительно. Ему было неприятно думать об этом, и он без особой охоты кивнул, когда Брахт сказал, что не видит другого выхода.
— Только осторожно, — предупредила Катя.
— Истинно, — согласился керниец и опять повернулся к Каландриллу: — Колдовства не чуешь?
Каландрилл втянул носом воздух: лошадиный пот, сосны, камень, холодный горный воздух — и это все. Он отрицательно покачал головой.
— Может, лыкарды там кого убили? — предположил Брахт. — И запах крови насторожил лошадей?
— И твоего жеребца? — засомневалась Катя.
Брахт был вынужден с ней согласиться.
— Необходимо заставить их идти вперед, — сказал он. — Надо зажечь факелы. Если там животное, огонь может отпугнуть его.
Сам не понимая почему, Каландрилл был уверен, что по ту сторону валуна их поджидает не просто животное, которое можно испугать огнем. Но Брахт прав: выход у них только один. Каландрилл и керниец собрали молодые сосновые ветви и связали их в факелы.
По приказу Брахта они пожертвовали одним одеялом и сделали шоры для лошадей. Поводья были переданы Кате, она согласилась принять их только после того, как керниец объяснил ей такую необходимость тем, что из них троих он наиболее привычен к клинку, а меч Каландрилла благословен Дерой.
Первыми в ущелье ступили мужчины с мечами на изготовку и факелами. Катя следовала чуть поодаль, едва слышно ругая по-вануйски сопротивляющихся лошадей.
В ущелье было холодно, высокие гладкие стены не пропускали сюда солнце. Каландрилл вдруг сообразил, что он весь в поту, а стук сердца перекрывает треск факелов; во рту пересохло, волосы на затылке шевелились. Он высоко поднял факел, держа меч наготове и вглядываясь в темноту.
Факелы мало чем им помогли. Здесь, меж высоких скал, правила свой бал природная темень. Каландрилл порадовался, что Брахт с ним. Керниец решительно продвигался вперед. В красном свете факела Брахт, с ястребиным профилем, прищуренными глазами и раздувшимися ноздрями, походил на осторожно принюхивающегося дикого зверя. Керниец бросил быстрый взгляд на Каландрилла, вопросительно подняв брови. Тот кивнул: сквозь аромат сосен пробивался легкий запах миндаля.
