Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета
— Это больше, чем любовь, — прохрипел лекарь, поднимая голову и склоняясь к его лицу.
— Это безумие, — не открывая глаз, откликнулся шут и потянулся за поцелуем.
— Послушай, — обратился Муравьед к Гине, когда до него, наконец, дошло, чем тот занимается весь вечер. — Ты уверен, что поступаешь правильно?
— Уверен, — отозвался тот, отпивая из только что поднесенной ему какой-то девицей чарки. — В конечном итоге, этот мальчишка никогда не снизойдет до того, чтобы вспомнить о своем народе. Но Вольто рождается вовсе не затем, чтобы развлекать при дворе захожую публику.
— Не думаю, что ему понравится, что ты распустил о нем слухи среди цыган.
— Не только среди цыган, ведь этот слух дойдет и до наших. Причем, именно благодаря цыганам максимально быстро.
— А если ваши воспримут его не так, как ты ждешь?
— На самом деле, я все проанализировал, ведь у меня осталось достаточно связей среди нашего брата. И я уже и Ставрасу говорил, что в заговор совета вовлечены единицы, в то время как все остальные просто понятия не имеют из-за чего весь сыр-бор.
— Из-за Вольто?
— Да.
— А если Совет пошлет за ним кого?
— Думаешь, Ставрас позволит кому-нибудь причинить вред его мальчишке? Очень сомневаюсь. Да, этот дракон сам кого хочешь порвет, как бобик мочалку, за него.
— Я не думаю, я знаю, что порвет, — обиженно пробурчал Мур и тяжко вздохнул.
Гиня спохватился.
— Кстати, — обернувшись к нему и отставляя почти полную чарку на стол, лукаво улыбнулся он. — Я уже закончил.
— Фил?
— Идем, — шагнув к оборотню, шепнул масочник ему на ухо.
Тот, не веря своему счастью, стиснул его в медвежьих объятиях и уткнулся лицом в шею, жадно вдыхая запах разгоряченной от танцев кожи.
— Фил, я…
— Я знаю, — тихо рассмеялся тот, зарываясь пальцами ему в волосы. — Просто верь мне, Мур.
— Хорошо.
Шельм лежал щекой у Ставраса на животе и блаженствовал. Дважды за эту ночь достигнув ранее неведомых вершин блаженства, он просто тихо млел от счастья, подспудно размышляя о том, когда можно будет напомнить Ставрасу, что ему как человеку, лишь прикосновения, пусть и таких будоражащие, для выражения своей привязанности все же недостаточно. Лекарь перебирал пальцами его спутанные волосы и тоже молчал, но не спал. И тут шуту пришла в голову одна мысль, полностью увлекшая его, и он спросил:
— Ставрас…
— Ммм?
— А как оно у драконов происходит?
— Ну, самка складывает крылья, ложится на спину, а самец опускается сверху, и что? А хвосты не мешают? Мне кажется, они должны стать довольно существенным препятствием.
— Нет. Они вполне себе удобно свисают вниз.
— В смысле? — Шельм даже голову приподнять попытался, но Ставрас вернул её обратно.
— В прямом, — все так же расчесывая его волосы пальцами, задумчиво продолжил лекарь. — Вот вы люди называете это актом любви или актом соития, так?
— Ну?
— А у нас это акт безграничного доверия.
— Почему это?
— Какой ты недогадливый, — поддел лекарь, и прежде, чем шут успел возмутиться, все же пояснил: — Потому что все это происходит в воздухе. И в процессе самец держит её, понимаешь?
— Ничего себе, — тихо присвистнул Шельм. — А почему именно доверия, ведь, если он отпустит, она легко расправит крылья до того как упадет?
— Нет. Не успеет. Вот ты себя сейчас как чувствуешь?
— Не знаю. Счастливым.
— Расслабленным, — поправил его лекарь, но ответ шута ему куда больше понравился и он даже улыбнулся, а потом, посерьезнев, вздохнул. — Вот и у драконов так же. Так что, теоретически, если самец не желает потомства, или еще по каким причинам, он легко может сбросить её на острые скалы. Вот так-то.
— И что, такое тоже бывает? — тихо уточнил Шельм, понимая уже, что да, бывает и, по-видимому, довольно часто.
— У драконов, не связанных с людьми, да.
— Недалеко вы все же от зверей ушли.
— Напротив, иногда мне кажется, что дальше вас, но от этого сделались лишь хуже.
— Ясно. Ладно, не хочу о грустном.
— Ты сам спросил.
— Угу. Ты уверен, что мне не нужно перелечь?
— Нет, если сам не хочешь. Мне не тяжело, не волнуйся. Но, если уснешь, могу тебя потом переложить.
— Не нужно. Мне и так хорошо. А тебе?
— М?
— Тебе хорошо со мной? — шут лукаво улыбнулся, прекрасно все чувствуя, но желая еще и услышать.
— Ты еще сомневаешься? — полюбопытствовал Ставрас, прекрасно разглядев в его глазах, прикрытых голубыми ресничками, смешинки.
— Да. Я хочу это услышать, — капризным голосочком протянул шут.
— То есть, материальных доказательств тебе было недостаточно.
— Ну, знаешь, если бы эти твои доказательства были… — шут сделал и без того многозначительную паузу, но лекарь, как всегда не понял.
— Где?
Шельм фыркнул, уткнулся ему в живот лицом, и пробурчал смущенно:
— Во мне.
— Шельм!
— Что — Шельм? — возмутился тот, снова поворачивая к нему лицо. — Если тебе открытым текстом не сказать, до тебя никогда не дойдет.
— Дойдет, не волнуйся. Но попозже.
— Когда?
— Когда привыкну.
— К чему?
— К ощущению твоего тела под руками. Не могу, мне все время чудится, надави я чуть сильней, переломлю.
— А когда перестанет?
— Что?
— Чудиться.
— Я же уже сказал. Ты узнаешь об этом первым.
— Скорей бы, — мечтательно протянул Шельм.
— К чему такая спешка? — полюбопытствовал Ставрас, уже настроившийся на совместную если не Вечность, то нечто очень близкое к тому.
— К тому, — отозвался Шельм, поджав губы, — что я, кажется, уже не смогу без тебя.
— Без меня и не надо.
20.
Возвращались как с бала на войну: собранные, сосредоточенные, готовые ко всему. Король с королевой просто не могли ни почувствовать, что в их род влилась новая кровь, поэтому, однозначно, знали, что сыночек вернется ни один, куда бы он там ни сбежал. И, скорей всего, уже пытались отыскать его друзей, ну или хотя бы Ставраса, как самого взрослого и сознательного, а как не нашли, сделали правильные выводы, что лекарь тоже к случившемуся руку приложил, не говоря уже о шуте, который всегда был в каждой бочке затычкой.
Не зря настраивались на худшее. Королева попыталась устроить скандал прямо с порога, стоило Веровеку и Роксолане, держась за руки, войти в двери тронного зала, где их соблаговолила встретить королевская чета.
Шельм уже приготовился, как всегда на правах шута вызвать огонь на себя и отвлечь грозную королеву, но не успел, его опередил Веровек. Сдвинул брови и отрезал:
