Джон Толкиен - Содружество кольца
Гэндальф замолчал и некоторое время смотрел в восточное окно на дальние пики Мглистых Гор, у мощных корней которых так долго скрывалась гибель мира. Потом вздохнул и сказал:
— Это моя вина. Меня усыпили речи Сарумана Мудрого. Если бы я раньше стал искать истину, мы бы сейчас подвергались меньшей опасности.
— Это наша общая вина, — сказал Элронд. — Если бы не твоя бдительность, Тьма, может быть, уже поглотила бы нас. Но продолжай.
— Я обманулся с самого начала, вопреки всем доводам разума, — сказал Гэндальф. — И первым делом решил узнать, как эта вещь попала к Голлуму и как долго он ею владел. Я стал следить за ним, рассудив, что он, наверное, выползет на свет в поисках своего Сокровища. Он выполз, но от меня ускользнул, я не поймал его. А после этого — увы! — я бездействовал, только ждал и наблюдал, как мы и до этого часто себе позволяли.
Время шло, забот прибавлялось, но однажды во мне снова проснулись сомнения, и мне вдруг стало страшно. Откуда все-таки взялось Кольцо, которое нашел хоббит? И что с ним делать, если мои худшие опасения подтвердятся? Вот что надо было решать. Но я никому не говорил о том, чего боюсь, знал, как может подвести преждевременное слово, пусть произнесенное шепотом. Во всех долгих войнах с Черной Башней самой страшной бедой была измена.
Колечко Бильбо заинтересовало меня примерно семнадцать лет назад. Вскоре после этого я уже знал, что вокруг Хоббитшира собираются соглядатаи, шпионят даже некоторые звери и птицы. Их становилось все больше, и мои страхи росли. Я призвал на помощь дунаданов, они удвоили бдительность, и тогда же я открыл все, что знал, Арагорну, наследнику Исилдура.
— А я согласился с Гэндальфом, что надо обязательно найти и изловить Голлума, пока не поздно, — вставил Арагорн. — Мне казалось, что именно я, наследник Исилдура, должен исправить его роковую ошибку, и мы с Гэндальфом начали поиски, которые казались безнадежными и оказались очень долгими.
И Гэндальф рассказал, как они с Арагорном прочесали все Глухоманье до самых Сумрачных Гор, ограды Мордора.
— Там до нас дошли слухи о нем: по-видимому, он долго скрывался в темных горах, но обнаружить его нам не удалось, и я совсем отчаялся… В отчаянии чувства и мысли обостряются, и я подумал о том, что можно проверить Кольцо без Голлума. Оно само скажет, является ли тем Единым. Я вспомнил одну фразу, произнесенную на Совете. Говорил Саруман, и тогда я не отнесся к его словам с должным вниманием, а теперь они ясно зазвучали у меня в душе: «Девять, Семь и Три отличаются друг от друга камнями. Единое — без камня. Оно гладкое, будто самое простое и обыкновенное. Но в него врезаны знаки, которые посвященный, вероятно, сможет обнаружить и прочитать». Что это за знаки, Саруман не сказал. Кто мог знать о них? Тот, кто создал Кольцо. А Саруман? Как ни велики были его знания, он их где-то почерпнул. Чья рука, кроме черной руки Саурона, касалась Кольца перед тем, как оно пропало? Только рука Исилдура.
Рассуждая так, я прекратил преследование Голлума и быстро направился в Гондор. Было время, когда нас, магов, там хорошо принимали, особенно Сарумана. Он часто и подолгу гостил у Правителей города. Мне Наместник Денэтор оказал гораздо более прохладный прием, чем раньше, и очень неохотно разрешил доступ в хранилище старинных свитков и книг. «Если тебе в самом деле нужны только древние записи о первых годах Гондора, читай! — сказал он. — Для меня прошедшее ясней будущего и поэтому меньше заботит. Я прочел все эти книги. Думаю, будь ты даже мудрее Сарумана, который долго их изучал, и то не найдешь здесь ничего, что не было бы известно мне, знатоку здешних преданий».
Так говорил Денэтор. Но у него в хранилище лежит немало рукописей, которые даже не всякий мудрец сможет прочитать, ибо их языки и знаки, которыми они написаны, давно забыты. Знай, Боромир, в Минас Тирите есть свиток, по-видимому, не читанный никем со времен последних Королей, кроме меня и Сарумана. Свиток написан Исилдуром собственноручно, ибо Исилдур после победы над Врагом вернулся в Гондорское Королевство, а не ушел сразу, чтобы где-то бесследно исчезнуть, как говорят некоторые.
— Может быть, так говорят на севере, — сказал Боромир, — но в Гондоре все знают, что Исилдур действительно некоторое время пробыл в крепости Минас Анор, чтобы передать Южное Королевство своему племяннику Менельдилу и дать ему совет. Тогда он и посадил последний росток Белого Дерева в память об убитом брате.
— И тогда же сделал надпись на свитке, — сказал Гэндальф. — Только в Гондоре, похоже, об этом не помнят. В свитке говорится о Кольце. Вот что написал Исилдур:
«Отныне Великое Кольцо будет наследным достоянием Северных Королей, но запись о нем пусть сберегается в Гондоре, где тоже живут наследники Элендила, дабы сохранилась память о великих событиях, когда время сотрет многое».
После этого Исилдур описывает Кольцо:
«Когда я взял его, оно было горячим, как уголь, и ожгло мне руку, и я думал, что боль от ожога не пройдет никогда. Сейчас, когда я пишу, оно остыло и уменьшилось на вид, но не потеряло ни красоты, ни формы. И были на нем знаки яркие, начертанные алым пламенем, и потускнели они, стали еле видны. Эти знаки — руны эльфов Эрегиона, ибо в Мордоре нет письма для столь тонкой работы, но язык неизвестен мне, полагаю, что это черная речь, ибо неблагозвучно и безобразно сие при чтении. Какое зло вещает надпись, я не знаю, но срисовываю ее здесь, пока не исчезла она совсем. Вероятно, Кольцу не хватает жара руки Саурона, которая была черна и при сем жгла, как огонь. И ею Гил-Гэлад был убит. Быть может, если накалить это золото в огне, вновь проступят письмена, но я не рискну причинить вред этой вещи, единственной прекрасной из всех творений Саурона. Она дорога мне, хотя слишком дорого я заплатил за нее».
Прочитав эти слова, я больше ничего не искал. Ибо надпись, как догадался Исилдур, была действительно на языке Мордора и слуг Черной Башни. И содержание ее известно. Когда Саурон выковал Единое и впервые надел его, эльф Келебримбор, создатель Трех, издали увидел его и услышал, как он произносил магические слова, так что тайные злые помыслы стали явными.
Я тут же покинул Денэтора, но не успел вернуться на север, как получил известие из Лориэна от заходившего туда Арагорна. Оказывается, он изловил существо, называвшееся Голлумом. Так что я поспешил на встречу с Арагорном, чтобы все услышать самому. В каких гибельных местах он был совершенно один и с какими опасностями встречался, страшно было подумать.
— Нечего о них рассказывать, — сказал Арагорн. — Тот, кто бродит в одиночку у Черных Врат или попадает в долину Моргул с мертвящими дурман-цветами, неизбежно встречает опасности. Сначала, не найдя Голлума, я тоже отчаялся и решил возвращаться домой, но вдруг мне повезло, и я увидел то, что искал: следы босых ног на глине возле грязной лужи. Они были свежие и вели не в Мордор, а из Мордора. Тот, кто их оставил, спешил. Я пошел за ним по краю Гиблых Болот и настиг его. Он торчал у гнилого болотца, вглядываясь в воду, хотя был уже темный вечер. Тут я схватил этого Голлума. Он весь был в зеленой тине. Боюсь, что он меня крепко невзлюбил, потому что стал кусаться, а я в ответ не нежничал, и след его зубов оказался единственным, чего мне удалось от него добиться. Самой трудной частью моего путешествия была дорога домой. Я следил за ним день и ночь, гнал перед собой на веревке, с кляпом во рту, и укрощал только тем, что временами не давал ни есть, ни пить. Так я его доставил, наконец, в Лихолесье и отдал под стражу эльфам, ибо об этом мы заранее договорились. Я был рад от него избавиться, ибо он еще жутко вонял. Надеюсь, больше я его не увижу. Только Гэндальф выдерживал долгие беседы с ним.
