Ольга Романовская - Песочные часы
Не позволив высказать протест, игнорируя мои попытки принять более приличную позу (я вовремя сообразила, что этим только распаляю его), Тьёрн закрыл рот поцелуем.
Шоан, как он целовался! Уже не так, как в самый первый раз в деревне. Хотя, и тогда мне понравилось, ещё тогда я плотно не сжимала губы, а позволяла беспрепятственно перетекать дыханию одного в дыхание другого. В поцелуях не было грубости, насилия, жёсткости — всё так мягко, невесомо, нежно, воздушно…
Плечам неожиданно стало прохладно. Оказывается, увлёкшись ласками, я не заметила, как маг потянул за завязки рубашки, и она сползла, частично обнажив бюстье.
Я поспешила прикрыть грудь руками, но Тьёрн перехватил мою ладонь и поднёс к губам. Рук мне ещё не целовали. Сначала в ямочку, потом тыльную сторону, каждый палец. А потом и вовсе начал облизывать, вызвав замешательство и странное чувство внутри живота. Если так будет продолжаться, я его захочу. Или я уже?
Наконец Тьёрн отпустил мою руку и заглянул в глаза:
— Страшно и непривычно? Полагаешь, что на шлюху денег пожалел, решил вовремя подвернувшейся дурочкой воспользоваться? Так вот, можешь идти. Понимаю, ты за столько лет привыкла быть всегда доступной, послушной и покорной владельцу. А ведь может быть иначе, можно заниматься любовью. Ну, иди же, ты же домой торопишься, тебя ждёт хозяин.
Он легонько подтолкнул меня, хотя я видела: хочет, чтобы осталась.
Нерешительно сползла с его колен, совсем забыв о рубашке. Естественно, она предательски соскользнула на пол, оставив меня в нижнем белье и мужских носках. И Тьёрн не вытерпел…
Его руки вновь обнимали, скользнули по телу, лаская ягодицы. Губы, между тем, целовали шею, смещаясь к груди. Бюстье не стало им преградой: его аккуратно сняли.
— Снэр, опомнитесь! — предприняла я отчаянную попытку воззвать к его разуму. Да и к своему тоже. — Если виконт Тиадей узнает…
— Тьёрн, Иалей. И мне всё равно, узнает он или нет. Что будет, то и будет.
Прикосновение его языка к груди свело на нет желание вырваться.
Наваждение длилось несколько полных удовольствия минут. Потом маг опустился на колени и коснулся губами живота. С трудом оторвавшись от меня, выпрямился, расстегнул и скинул на пол рубашку. Подвеска-октаэдр зашаталась, несколько раз кольнув тело, но Тьёрн не обратил на это внимания.
— Иалей, о чём ты сейчас думаешь? — он взял меня за руку и усадил на рубашку.
— О том, что это неправильно.
— Дело не в правильности, а в том, хочешь ли ты этого.
Вот этого я и не знала. И да, и нет.
Видя, что я дрожу, он подошёл к креслу, поднял плед и набросил мне на плечи. Обнял, закутав в него, словно в кокон, и уткнулся носом в успевшие подсохнуть волосы.
От мага пахло иначе, чем от норна, и этот запах заставлял вдыхать его снова и снова.
Я должна была сопротивляться, брыкаться, звать на помощь, но не собиралась этого делать. Твёрдо решила, что ничего не скажу хозяину. И не стану противится, если маг овладеет мной. Даже интересно узнать, как это с ним.
— Раз ты задумалась, мне впору выпить одну вещь, — вздохнул Тьёрн. — Не желаю насиловать, хотя очень тебя хочу. Вещи сейчас подсушим, не простудишься. До дома могу проводить, если своего рабовладельца не боишься.
— Тьёрн, — тихо спросила я, — вы мне что-то подмешали? Потому что я не должна чувствовать того, что чувствую.
— Да, в вино, — признался он. — Всего одну гранулу. Насильно влечения это не вызвало, просто с запретами в твоей голове помогло. Ты стеснительная, привыкла к близости с единственным мужчиной… Знаю, что поступил нечестно, просто когда снова увидел тебя здесь, в Гридоре… Ты понравилась мне ещё в замке Тиадея. И я… Я радовался, когда ты приходила. Если бы виконт дал тебе вольную!
— Простите, снэр, то есть Тьёрн, я действительно не могу. Мне не то чтобы неприятно, совсем нет…. Простите, если оскорбила вас.
Маг промолчал, накинул рубашку и на несколько минут вышел. Я воспользовалась его отлучкой для того, чтобы одеться, хотя бы частично, в сухое.
Тьёрн вернулся спокойным, но опечаленным. Магией привёл в надлежащий вид платье, попросил разрешения надеть на меня чулки. Краснея, я согласилась, и вновь почувствовала прикосновения его пальцев. Они дарили тепло, на миг даже задумалась, а не попробовать ли? Но испугалась.
— Ты заходи, — сказал на прощание маг. — Просто поговорить. И не бойся: если женщина не хочет, ничего не будет.
Домой возвращалась одна, дико опаздывая к ужину. Щёки горели от воспоминаний и собственных мыслей. Я ведь чуть не переспала с другим мужчиной — авердом, который говорил такие красивые слова… Норн не умел делать комплименты, даже во время моей беременности. А тут — целое море, которое накрыло с головой, море, в котором я чуть не утонула.
И эти ощущения… Мне не хотелось его отталкивать. Никакой брезгливости, мыслей о грязи — от Тьёрна шло тепло, такое ровное, приятное. Наверное, всё дело в том средстве, которое он мне подсыпал. Когда только успел?
Порядочной женщине стоило бы рассердиться на него, заречься у него бывать, но делать этого я не собиралась.
Разумеется, моё длительное отсутствие вызвало ряд вопросов.
С хозяином я, запыхавшаяся, в заново намокшем платье столкнулась на пороге детской. Если бы не выражение лица норна, умилилась бы: он держал на руках Рагнара, теребившего шнурок на шее отца — интересно же, особенно, когда там что-то блестящее.
Ангелина, уже большая, научившаяся ходить, не сводя с хозяина маминых голубых глаз, настойчиво пыталась привлечь его внимание. Кормилица, теперь выполнявшая также роль няни (скоро у девочки должна появиться нормальная няня), безуспешно пыталась увести девочку, убедить, что отец занят.
— Уложи её, ей давно пора спать.
Кормилица кивнула и, подхватив упирающуюся и заливающуюся плачем воспитанницу, скрылась в недрах детской, предупредительно притворив за собой дверь.
Хозяин окинул меня пристальным взглядом и протянул Рагнара:
— Ты мать, может, хоть раз уложишь сына? Помнится, ты так переживала, что его отдали кормилице, а теперь, как посмотрю, не стремишься быть рядом. Где пропадала?
— Ходила по магазинам и гуляла, хозяин, — я бережно прижала к себе ребёнка, поцеловала в лобик и начала укачивать, в полголоса напевая одну из кеварийских песен.
— Одна? Лей, я тебе что говорил?
— Брать с собой хыра. Но я ведь ненадолго, хозяина, не думала, что задержусь. Да и кто посмел бы причинить мне вред, видя браслет с вашим именем?
— Не оправдывайся. Тебя не было больше двух часов. И где ты, никто не знал. Так что?
— Я пережидала дождь. Вы же видели, какой был ливень.
