Ирина Котова - Королевская кровь
— Мне нужно снять с вас одежду, лейтенант. Пусть просохнет. Вы ведь не будете отбиваться?
Он скривился, и только через несколько секунд принцесса поняла, что это такая улыбка через боль.
— Упрямая маленькая принцесса, — он дернулся, отталкиваясь от дерева. — Снимайте, ведь все равно не переубедить вас.
Она, пыхтя как сотня паровозов, изгибаясь и упираясь ногами, стащила с него сапоги. Обувь будто прилипла к его ногам. Да и ноги были тяжеленные, как стволы, неповоротливые и негнущиеся. Снять штаны оказалось не легче, она фыркала, раскраснелась и тяжело дышала, даже подумывала срезать их, но Байдек, тяжело вздохнув, приподнялся на руках, и она быстренько стянула с него неуступчивую часть одежды, стараясь не краснеть и не смотреть на него. Куртку он снял сам. И она быстренько развесила его одежду поближе к костру.
— И каков смысл ваших действий? — поинтересовался он, снова откинувшись назад.
— Растирать вас буду, — ответила она, помахав бутыльком со спиртом.
Барон снова закрыл глаза, словно поражаясь ее бестолковости.
— Василина, это не поможет. Это не растительный яд, а модификация трупного. Поможет только хороший виталист, но таковой есть только на заставе.
— Спирт вас разогреет, — упрямо сказала она, — а Симон сказал, что он разрушается при высокой температуре тела.
— Аааа, — протянул он, — вот зачем костер.
— За этим, — кивнула она, передавая ему кружку с дымящимся кипятком. — Пейте воду и не дергайтесь, пожалуйста. От ожогов у нас ничего нет.
Вот теперь она была в своей стихии. Сколько раз она растирала больные ноги и спины стариков в больнице, не сосчитать. И, признаться честно, эта суетливая деятельность отвлекала ее от слез и отчаяния. Она, налив в ладошку спирта, присела перед ним на колени и стала растирать ему ноги. Кожа была холодной, а мышцы были так напряжены, словно сведены судорогой. И она терла изо всех сил, стараясь разогнать кровь, хоть немного согреть его, и стараясь не думать о том, насколько она близко сейчас к его телу. Снова запыхалась, пот струился ей в глаза, и она несколько раз фыркала, сдувая прилипающие к лицу пряди.
— Теперь руки, — и барон, как-то странно глядя на нее, протянул ей руку. — Вы пейте, пейте. Не отвлекайтесь.
Руки у него были мощные, жилистые, покрытые волосами, и она, пряча смущение, растерла и их, затем, немного помедлив, потянулась к животу. Но он перехватил ее руку, расплескав драгоценный спирт.
— Лучше спину, — сказал он хрипло, кашлянул и добавил, глядя в ее недоуменные глаза, — спина начала затекать.
Она охнула, забежала за него, и, стараясь не смотреть на уродливую почерневшую рану, стала мять и тереть огромные плечи, спину, на которой бугрились мышцы.
— Вы определенно погорячели, — радостно сообщила она.
— Д-да, — отозвался он сипло, — определенно. Вы просто мастер.
Она еще несколько раз, насколько хватило спирта, разминала его, кипятила воду, расспрашивала о его службе, чтобы не упустить момент, если потеряет сознание. И даже начала немного надеяться на счастливое окончание истории, когда он вдруг захрипел, выгнулся и забился в корчах. Она кинулась на него, прижала к земле, но это было все равно, что прижимать к земле медведя.
Он, наконец, успокоился, лежал и тяжело дышал, а она вдруг заплакала крупными слезами, лежа прямо на нем и некрасиво шмыгая носом и всхлипывая.
— Ну-ну, хватит, — произнес он с трудом, — не плачьте.
— Мариан, — она заревела уже в полный голос, — простииите меняяяя пожааалуйстааа! Я таааакая дуроооочка! Не умиииирайтеее!
— Принцесса, не плачьте, — попросил он, кривясь, — а то мне хочется погладить вас по голове, а я не могу даже двинуть рукой.
— Ыыыыыы, — заревела она, приподнимаясь и размазывая слезы. Он еще и шутит!
Неизвестно, в какой момент ее осенило. Бывает так, что детские воспоминания всплывают внезапно, и это воспоминание было таким, что она мгновенно перестала плакать.
— Мариан, — позвала она, — у вас есть нож?
— В сапоге, малышка, — ответил он, снова начиная тяжело дышать, как перед прошлым приступом, — вы что, решили добить меня, чтоб не мучился?
Она кинулась к сушащимся сапогам, вытащила из петли внутри маленький нож, полоснула себя по ладони и дернулась. Было очень больно.
— Мариан, пожалуйста, никогда никому не говорите, что я сделала, — попросила она, шмыгнув носом. В горсти начала собираться кровь, и она сделала несколько шагов в сторону лежащего бойца.
— Не скажу, — согласился он, тяжело дыша, — а что вы делаете?
— Понимаете, — сказала она, осторожно присела рядом с ним, приподняла его голову и подползла под него, так, что голова Мариана оказалась у нее на коленях. — Понимаете…Это что-то в нашей крови, как родовая магия.
Кровь начала капать с ладошки, и он следил за падающими тяжелыми каплями, и ему было страшно думать о порезанной нежной коже, хотя сам он сейчас испытывал куда более неприятные ощущения. Надвигался следующий приступ.
— Пейте, — она поднесла к нему ладонь, а барон недоверчиво глянул на нее — она это серьезно? — Пейте, — повторила она с нажимом, и он послушно открыл рот, решив, что если это ее успокоит, он и камень сгрызть готов.
Горячая солоноватая жидкость пролилась ему в горло, а она, придерживая его за голову, рассказывала:
— Я только что вспомнила. Мне, наверное, годика четыре было, мы с матерью и отцом поехали в Йеллоувинь, на коронацию императора. И там подавали кучу морепродуктов…и какую-то особую ядовитую рыбу…. Папа на спор с кем-то ел…отравился, чуть не произошел международный скандал. Ему никто помочь не мог…даже виталисты…
Увлекшись рассказом, она машинально стала перебирать ему волосы на голове, как ребенку, и Мариан закрыл глаза, послушно глотая сочащуюся в рот кровь и незаметно расслабляясь от ее ласковых движений. Кровь так кровь, бывало и хуже, зато этот момент близости он не забудет никогда. Если это никогда наступит, конечно.
— Он уже дышать почти не мог, и мама вскрыла себе вену и заставила его пить.
Она рассказывала, снова переживая тот чисто детский ужас, когда родному человеку плохо, когда все бегают, кричат, когда слышишь шепотки «Не жилец», когда врачи и маги разводят руками. Когда тебя, рыдающую, оставляют у постели отца, и ты ночью просыпаешься, и видишь, как мать пускает себе кровь и поит ей хрипящего мужа. Она очень-очень испугалась тогда, и никому ничего не говорила. И только сейчас сопоставила это и последующее отцовское выздоровление.
— Я очень надеюсь, что поможет, Мариан, — сказала она. Кровь уже почти перестала идти, и он несколько раз лизнул рану, словно пытаясь остановить сукровицу. Василина смутилась, отобрала ладошку. — Теперь будем ждать.
