Евгений Щепетнов - Монах
Андрей шагнул к прилавку, достал из-под лохмотьев полный мешочек размером с его кулак и высыпал на прилавок часть монет, тускло светившихся желтизной настоящего золота.
— Достаточно? Или опять какие-то расспросы будут?
Он снова ссыпал монеты в мешочек и привязал его к поясу.
— Анупель, вот никогда у тебя не было чутья, — усмехнулся Гармаш. — Парень твою лавку скупить может под корень, а ты тут представление устраиваешь! Ищи давай ему барахло, да поскорее — глядеть на него страшно в этом тряпье!
— А может, оно у него колдовское, золото-то? Дотронуться до него серебром надо, может, оно вообще не золото? — окрысился лавочник. — Ты слишком много болтаешь, Гармаш! Язык у тебя без костей!
— Без костей и есть, а у тебя что, рыбья кость в нем застряла? Или куриная? Ты глаза-то раскрой — среди золотишка серебро было! Как может в одном кошельке быть и магическое золото, и серебро? Это же и ребенку известно!
— Все умничаешь? Ладно, парень, вот тут смотри, подбирай себе чего надо. Если размер не подойдет, я тебе со склада принесу. А монеты я все равно проверю — своим серебром! Мало ли тут вас ходит! Оборванцев!
Андрей пожал плечами, чем вызвал неудовольствие Шанти, нервно переступившей лапами и побольше выпустившей коготки, затем прошел в указанный ему угол за печкой, завешанный всевозможной одеждой.
Перебрав несколько вариантов, он выбрал три рубахи и столько же пар штанов, носков, исподнего. Куртку решил взять простую суконную, памятуя о существе, сидевшем у него на плече и любящем запустить туда когти, — после нескольких подобных процедур кожа куртки точно превратилась бы в лохмотья. Сапог ему по размеру не нашлось, и лавочник пошел на склад, откуда и вернулся минут через пять с нужной парой.
Примерив, Андрей отсчитал положенную сумму, а лавочник с мстительным выражением лица потыкал в каждую монету своим серебреником, а потом еще и надкусил все под насмешливым взглядом Гармаша.
— Можно, я тут переоденусь?! — спросил Андрей, разглядывая кучу вещей, лежащую перед ним. — И еще — у вас есть какой-нибудь вещмешок, чтобы сложить все это?
— Есть мешок, — недовольно ответил Анупель, — старый, но крепкий. С тебя серебреник за него! Переодеваться тут, конечно, нежелательно, это не мойня, чтобы тут нагишом бегать. Ну что же с тобой делать, вон туда зайди, за занавеску. А я потом проверю, не упер ли чего!
Андрей осторожно снял с плеча Шанти, поставил ее на прилавок — нервно бьющую хвостом и очень недовольную всем, впрочем, как и всегда, и пошел в противоположный угол зала — там хранились метлы, ведра, тряпки, укрытые от глаз покупателей занавеской.
Сбросив с себя надоевшее тряпье, он с наслаждением надел чистую, крепкую одежду, сапоги, натянул вязаную шапку и, уже готовясь выйти, услышал шипение и вопль. Выскочив из-за занавески, увидел, как Анупель трясет окровавленной рукой, с которой скатываются красные капли, а Гармаш у печки смеется, схватившись за живот, как будто от острой боли.
Андрей непонимающе оглядел присутствующих и спросил:
— Чего случилось-то?
Гармаш сквозь всхлипывания, перемежающиеся приступами хохота, пояснил:
— Анупель-то… ха-ха-ха… решил твою кошку забидеть… хо-хо-хо… скинуть с прилавка… а она его не залюбила… хе-хе-хе… ка-а-ак тяпнет его за руку! А потом лапой ка-а-ак врежет ему по морде! Он аж в стенку улетел! Вишь, теперь руку баюкает! Ну и зверь у тебя кошатина! Не любит чужих рук, видать!
— Не любит, — усмехнулся Андрей и мысленно обратился к Шанти: «Ну ты чего, потерпеть не могла? Ну скинул бы и скинул! Вот теперь жди неприятностей!»
«Ни одна человеческая скотина не будет трогать меня без моего разрешения! — яростно выдала ему Шанти. — Пусть радуется, что я ему голову не оторвала!»
«Вот только этого нам еще не хватало! Давай сдерживай свои дурные манеры, когда мы будем жить среди людей! И вообще сдерживай! А то я сам тебе трепку задам!»
«А сумеешь?» — обманчиво ласково промурлыкала Шанти.
«Сумею! Еще не выросла, чтобы особо строить из себя большого дракона!»
«Ничего, вырасту! Жаль только, что тебя тогда уже не будет!» — многообещающе заявила Шанти и вызывающе потянулась, выпустив из лап огромные белые когти.
«Все! Сиди тихо и слушайся! А то я маме нажалуюсь, вот она точно с тобой справится, найдет тебе укорот!»
Кошка презрительно фыркнула и взлетела на плечо Андрея, а Гармаш сказал:
— Глянь, какая умненькая! Знает, кого драть и кого любить! Воспитанное животное!
Кошка расплылась в «улыбке» и фыркнула в ухо своему «хозяину».
— Валите отсюда! — с ненавистью крикнул разъяренный Анупель. — Чтобы духу вашего тут не было! А ее надо вообще прибить дверью! Бешеная гадина! Вон отсюда!
Андрей спокойно собрал вещи в старый рюкзак, к счастью оказавшийся чистым и крепким, кинул лавочнику серебреник и, не обращая внимания на его вопли, вышел из лавки, сопровождаемый Гармашем.
— Ты, парень, не обращай внимания, он всегда придурком был, сколько помню. Отец ему лавку оставил, он профукивает потихоньку, всех отпугивает своей грубостью, проедает капитал, думаю, через годик-два все профукает. Ну что сказать — придурок он и есть придурок. Ты хотел еды купить, — сменил он тему, — там возле храма трактир, ничего особенного, но кормят неплохо. Мы любим иногда посидеть там за кружкой пива. Спроси у Шемака пирогов — он знатно готовит пироги с олениной. Ну все, удачи, парень! И тебе удачи, чертовка зубастая! — Гармаш усмехнулся и быстро пошел по ступеням вниз, уже забыв о случайных собеседниках и, видимо, погрузившись в мысли о важных проблемах — отелившихся коровах, заготовке дров и побелке избы к празднику нового урожая.
Андрей с наслаждением вдохнул холодный осенний воздух, остро пахнущий опавшими листьями и дымом, и тоже сошел с крыльца, шагая в указанном ему направлении.
Встреченные им крестьяне больше от него не шарахались — молодухи провожали его вороватыми взглядами («Статный парень! Вот такого мужа бы… а мой-то сморчок!»), а мужчины при виде его плечистой фигуры уважительно смотрели на поясные ножны с кинжалом и думали о том, что тому, кто с ним свяжется, мало не покажется.
Вскоре показался трактир, он, как и сказал Гармаш, стоял рядом с храмом Сагана, закрытым на большой амбарный замок, что с удовольствием отметил для себя Андрей. То ли народ тут был не особенно привержен сатанинской вере, то ли были какие-то еще причины, но так или иначе храм был закрыт.
Напротив, трактир вовсю функционировал, что подтвердил пьяный мужик, вывалившийся из его дверей и подталкиваемый сзади крепкой бабой в армяке, ругающей его последними словами. Эта парочка, попрепиравшись минуты две и поливши друг друга отборными ругательствами, погрузилась в телегу с охапкой соломы на дне и унеслась по улице в свое неизвестное будущее, исчезнув из жизни Андрея, как никогда и не появлялась.
