Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

— Я бы и всю отдала, да не возьмёт. Скажет, дескать, мальчишек на кого оставишь, дурында? Думала, всё прошло, перемолось, забылось, — Верна горько покачала головой, усмехнулась. — А нет! Хлебай Безродиха своё полной ложкой, заслужила.

— Вон, тебя аж трясёт, — Ясна усмехнулась.

— Честное слово, меча руки алчут. Или топора. Хочу вымахаться, да забыться от усталости.

— Сотый раз повторяю, нечего тебе дёргаться.

— Ма, ты что-то знаешь! Вы со Стюженем последний раз долго говорили. О чём? И вид у тебя был невесёлый. Это его касается? Я ничего не знаю! На Большой Земле не бываю, с купцами не общаюсь, но точно знаю — кругом заваривается нехорошая каша.

Ясна глубоко вздохнула, взяла Верну за руки, подвела к окну, усадила у стены.

— Послушай меня, девонька. Нет в мире пары, которую боги сшивали бы с большим тщанием. Тебя и Безрода связывают сотни швов. Вспомни, сколько рубчиков ты сама ему подарила, и никогда не забывай, что те скрепы через твое сердце проходят.

Верна не усидела, вскочила, оперлась о подоконник, замотала головой.

— Сколько лет прошло, успокоиться не могу. И серпяной скол помню и рубку на поляне и побоище с лихими. Не поверишь, готова день и ночь дыханием растапливать те сердечные рубцы, ладошками до ровного разглаживать! И растапливаю, и заглаживаю! Но он уходит от меня! Ты слышишь? Уходит! Ровно натягиваются те швы, дух из меня тащат!

Смотрела в окно, смотрела и внезапно успокоилась. Глубоко вздохнула и улыбнулась, глядя на белые, пушистые облака:

— Ничего, сдюжу. Тогда его не отдала и сейчас не отдам.

В горницу влетел Тычок. Взъерошенный, глаза горят, со сна ещё не пригладил вихры, так и торчат в разные стороны, ровно ежовые иглы, ложиться не хотят. Верна и Ясна переглянулись.

— Тебе, старый, тоже кажется, что кругом нехорошая каша заваривается?

— И не вздумай меня учить, ведьма! — егоз полыхнул, будто только искры ждал, подскочил к Ясне затряс пальцем перед лицом. — Ясное дело заваривается! Тычок вам не корчёмный пьянчук! Понимать надо!

— Да что стряслось? — Верна склонилась над Снежком, от резкого стариковского выкрика он заворочался.

— Сон вещи видел, — Тычок, стрелял по горнице глазами, что-то искал. — Беда князю грозит. Где мой меч?

Верна и Ясна переглянулись.

— У тебя, старый, сроду меча не было.

— Ты мне рот, поганка, не затыкай! Был меч! Безродушкин! Тот с костяным навершием. На хранение мне оставлен с наказом блюсти и беречь! Куда дела?

— Твой же меч! Уж как сохранил да сберег! — Ясна, едва сдерживая смех, развела руками. — Да что такого может князю грозить? Дружинных вокруг, чисто семян в клубнике!

— От змеи за доспех не схоронишься! — старик назидательно погрозил пальцем, переводя взгляд с одной на другую.

Верна тревожно посмотрела на Ясну. «Правда, что ли?». Та еле заметно кивнула.

— Я немедля должен собираться в Сторожище! Как раз ладья должна придти. Слышите? — старик замолк и призвал к тишине. — Слышите? Уже, наверное, пристали! Это Моряй за мной идёт!

— Ага, делать ему больше нечего!

— Девонька, ты куда метлу дела⁉ — старик, в бешенстве выкатив глаза, заорал так, что Верна лишь обречённо посмотрела на люльку Снежка — теперь уж точно проснётся. — Вот я сейчас хворостин оттуда надёргаю, и одна хитрая бабка получит по корме!

А Снежок лишь улыбался во сне, хоть изорись Тычок.

— Если сейчас откроется дверь и войдёт Моряй, — начала Ясна.

— Ты испечёшь пирог с мясом и грибами величиной со щит!

— Хорошо, но если это не за тобой…

— Доброго здоровья хозяевам, — заскрипела дверь и в горницу, колченожа, вошёл Моряй: на его ноге, ровно на древесном стволе, висел Жарик, рот до ушей. — Ясна, золотая моя, дай-ка обниму! Вернушка, всё хорошеешь, отобью тебя однажды у Сивой образины.

Женщины прильнули к старому Безродову соратнику, одна поцеловала в правую щёку, другая — в левую.

— Сдалось тебе такое сокровище, — Верна весело рассмеялась.

— Разберёмся, — гость, опустив голову, хитро подмигнул Жарику — Тычок, балабол, собирайся. По твою душу. Нынче же в Сторожище уйдём, время не ждёт.

— Тут кое-кто мой боевой меч потерял, — старик подбоченился, и если бы его взгляд хоть на долю обладал силой молнии, осыпалась бы ворожея наземь кучкой пепла.

— Нехорошо бойцу без оружия, — сочувственно покивал Моряй, старательно не глядя на старика: плавали, знаем — один взгляд, и ты ржёшь, чисто конь. — На мою секиру согласен?

— Ту, с резным топорищем?

— Ну да.

Тычок сморщился, ровно чего-то кислого хватанул.

— Ты же знаешь, секира не мое. Меч — вот моя стезя! Мы с Безродушкой такие! — несколько мгновений егозливый затейник страдальчески кривился, но потом обречённо махнул рукой. — Да что с тебя возьмёшь? Обидишься ещё. Возьму, пожалуй. Только из уважения к тебе, старина.

Моряй сосредоточенно, пожалуй, слишком сосредоточенно возился с Жариком — Тычок, Тычок, сволочь ты старая, ну почему разговаривать с тобой можно только глядя поверх или в сторону?

— Буду просто горд. После полудня снимемся.

— Там, на опушке, у мыса, — не глядя на Ясну, Тычок снисходительно махнул рукой, — подберёзовики хорошо в рост пошли.

Верна и ворожея, еле сдерживая улыбки, переглянулись. В люльке громко загукал Снежок.

— Ещё раз, что видел? Поточнее, — Отвада, Прям, Урач и Перегуж сидели против Тычка и внимательно слушали.

— Да говорю же, приснилось, будто князь падает, и глаз делается стеклянным, а над ним склоняешься ты, — старый егоз показал на Пряма, — слушаешь сердце и качаешь головой. Горестно качаешь.

— Стало быть, отпустил дух — Отвада оглядел всех в горнице, зашагал вдоль стен, сложив руки за спиной. — Ошибиться не мог?

— Ещё ни разу не ошибся, — буркнул Тычок. — Будь оно неладно, это ясновидение!

— Страна стоит на ушах, — Прям покачал головой. — Бояре грызут пахарей, те режут бояр, мор без разбору валит и тех, и тех, того и гляди соседи войной пойдут. И тут у боянов умирает князь. И главное — так вовремя!

— Думаешь, не случайная смерть? — Перегуж остро зыркнул на воеводу потайной дружины.

— В случайности я верю мало. Тычок, вспоминай все подробно. Любая мелочь может оказаться важной.

Старик понимающе кивнул, закрыл глаза, глухо забубнил:

— Вот, значит, вижу собственными глазами — падает князь, над ним склоняется Прям.

— Стой. В горнице вы оба или на улице? — сощурился Урач.

— А не знаю, — растерянно буркнул старик, — Вниз гляжу.

— И под ногами у тебя… — Прям закрутил рукой, мол, продолжай.

— Земля. Не доски — земля.

Четверо переглянулись. Уже что-то. Значит улица. Отвада вдруг остановился, низко опустил голову, почти достав подбородком до груди, и выглянул из-под бровей.

— Вот я низко опустил голову и всё равно вижу Пряма по пояс, Перегужа и Урача — целиком, но они, правда, сидят. А представить себя снаружи, так вперёд на полста шагов глазик выброшу.

— А я вот не вижу, — Тычок открыл глаза выставил руку и медленно понёс ладонь к лицу. — Во! Вот так землю вижу!

— Стало быть, лежишь ухом на земле, — Урач закивал. — И видишь чьими-то глазами, как рядом падает князь. Ну что сказать… искомый кто-то полёг ещё раньше. Это его глазами ты видишь мир.

— Если видит, значит этот первый, не убит. Лишь ранен, — предположил Отвада, с вопросом глядя на ворожца. Тот спокойно кивнул.

— С князем в том выезде предполагаюсь я, — Прям задумчиво облапил челюсть. — А я ведь не всякий раз выезжаю. На охоту — так вообще через два раза на третий.

— Это может быть земля во дворе терема, это может быть где-то в Сторожище, — возразил Перегуж.

Какое-то время все молчали. Тычок водил испуганный взгляд с одного на другого. Ну что? Найдут? Должны найти!

— Это день или ночь?

— Светло, но тени длинные.

— Раны князя никак не видишь? На губах кровь есть?

— Нет.

— Что скажешь, отец? — Прям посмотрел на Урача.