Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)
Дея прикоснулась пальцами к его мозолистой руке, прижимая ее ближе к своей щеке, успев ухватиться за нее, когда он уже хотел отнять руку. И всматриваясь в его глаза, отсвечивающие белым золотом, она видела пасмурные дни, нависающие над горячимы желтыми песками пустынных земель, когда прохлада ливней придавала стойкости и храбрости продолжать жизнь. В ее взгляде было столько небывалой сказочной нежности, какую испытывает человек, глядя на отгоревший закат. Таким же взором он смотрел и на нее, не смея нарушать ее невозмутимое молчание и ее безмолвную беседу, которую она вела с ним через блестящие длинные ресницы и легкий румянец на щеках, чуть приоткрытые влажные губы. И Скаю показалось, что между этими двумя стоит нечто большее, нежели обоюдное сотрудничество, и то как они смотрели друг на друга, повергало его в трепетный ужас, приходящий горькими воспоминаниями из прошлого, в день обряда предсказания, когда прорицательница трактовала его судьбу, зачитывая линии жизни, словно раскрытую книгу. Проблема допустимости и рока их не беспокоила. Он задавался вопросом, как смеет этот юноша так любоваться лицом этой девушки. Неужто не ведомо ему, что он повергнется перед судьбою, и ему придется расстаться с горячо любимой, умерев от ее руки, или же ему выпадет случай отнять ее жизнь. Были ли эти чувства игрой одного из них? Мир застыл, и он вслушивался в тишину за своей спиной, тогда как не было тишины, был огненный рев и раскат огней палящих обелисков, дым, исходящий от горящих сандаловых деревьев. И Скай смотрел своими непонимающими, озадаченными глазами на их единое прикосновение. Он часто заморгал, пытаясь сбросить с себя теневое наваждение, но оно не прошло, они все так же стояли, прощаясь так, как будто не увидят друг друга больше никогда. И пыль застряла у него в глотке, когда он попытался произнести хоть слово. Его светлые брови сомкнулись на переносице, когда он чуть слышно прошептал:
— Ведь это неправильно…
Лира заметила его перемену на лице, открытую неприязнь, которую он испытывал, просто смотря на них, как сжимались кулаки и дрожали от гнева плечи, как побелели губы, как он смотрел широко раскрытыми глазами на этих двоих и его трясло.
— Что случилось? — спросила она монотонным голосом без всякого выражения. Сначала она думала, что он ничего не ответит. В конце концов, кто они друг для друга, чтобы спокойно разговаривать на равных, и кто она такая, чтобы сметь задавать вопрос, но потом он ответил:
— Эти двое участники Турнира.
Лира хмыкнула в ответ, вновь присмотревшим к людям, что-то обсуждающим между собой, но напряжение, царящее вокруг них, было осязаемым. Она чувствовала горько-сладкий привкус страсти, хотя меж ними велась лишь скупая беседа, но, казалось, что окутавшее их молчание воспевало рассветные лучи, поднимающиеся над океаном черноты, и в этой глуше бурлящей темноты и скорбного плача смерти, они были осколком из прекрасного и светлого мира.
— Что тебя удивляет? — прямо спросила она, смотря на его мимику, становившуюся все ужаснее. Скай весь напрягся, и в этот краткий миг их накрыл порыв ветра, веявший дымом густым и удушливым, упоенный жестокостью.
Его глаза потемнели, обретя оттенок аквамарина, и он медленно, растягивая слова, произнес тихо и страшно: — Я не понимаю чувств, которые они испытывают. К чему они обременяют себя или им неведом страх предательства?
Лира судорожно выдохнула при этих словах, не веря своим ушам, потрясенная до глубины души и развернулась к нему: — Что значит, ты не понимаешь? Что плохого, что эти люди любят друг друга, хотя я не совсем в этом уверена, — в ее голосе сквозило удивление, и она передернула плечам от холодка, пробежавшегося у нее по позвонкам. — Они больше походят на брата с сестрой, но я не ощущаю у них схожей ауры, следовательно, они не кровные родственники.
Юноша все продолжал рассматривать пару рассвирепевшим взором, пока Лира не выдержала, не смогла утихомирить свое рвущееся наружу любопытство. — Разве у вас с Принцессой нет взаимных чувств? На торжественной части церемонии вы выглядели очень близкими. Ты вроде должен понимать, что это такое.
Он только пуще нахмурил брови, отрывисто и резко проговорил:
— Это другое…. Но он запнулся, так и не договорив желанной фразы, и боялся слов, которые могли стать звучны. Он никогда не смотрел на Софию такими глазами, в них никогда не было столько жажды и одержимости одним существом. Эта же девушка для него была сущим, как воздух, как сладчайший нектар, как величайшая награда, и все эти всепоглощающие и захватывающие чувства отражались на его лице. Он смотрел на нее, как если бы она была звездою, падшей на юдоль его ладоней. Провидица говорила, что ему никогда не быть с той, кого он любит, если он пойдет путем, выбранной ему судьбы. Но к чему эти дряхлые и бесплодные эмоции, что отравляют и делают из людей больных? Сердце самое неподвластное нашей воли, мы не смеем им управлять, а потому он выберет путь победителя, дабы никогда не сходить с избранного им пути. Тот же, кто бессовестно играет с судьбою, будет ею же и наказан.
Скай выступил вперед, прерывая затянувшееся молчание и предлагая Фраусу руку, как когда-то предлагал ее Клаусу, что ответил ему изменой. Темноволосый юноша неохотно отошел от девушки, но уверенность и сила рукопожатия, с которыми он схватился за его руку, поразила Ская. Он не боялся довериться ему, как и не страшился быть убитым его рукой, потому что у Фрауса были силы противостоять ему, но что более важно, у него были те, кого он защищал. Он не противился обстоятельствам судьбы и был подле тех, кого любил, не боясь, ни боли, ни раскаяния, он следовал своему собственному пути, подчиняя своей волей неотвратимую фортуну.
Глава 9. Нефритовая обитель
Рок может перестать над тем глумиться
И разогнать невзгод грядущих тени,
Кого заставить в силах он склониться,
Но не заставить преклонить колени.
Э. СеврусКогда лучи рассветного солнца проникли в богато уставленные апартаменты, Ален Вэй наблюдал за восходящими карминовыми виражами со своей высокой софы из черной эбеновой древесины. Ставни окон были широко распахнуты, и он вдыхал запах гари полной грудью, как если бы вбирал в себя изысканный аромат жасмина и кардамона. Его лицо с идеальными высоко поднятыми бровями, узкое, фарфорово-белого оттенка и прямым носом выражало равнодушие и спокойствие. Глаза же бледной зелени с еле заметной печалью в изумрудной глубине созерцали иссиня-неоновую дымку, поднимающуюся вместе со светом на небосклоне. Он был облачен в шелковое кимоно серебристо-серого цвета, расшитое лотосами и фениксами с крыльями расплавленного злата, и шелковистая ткань мягко обтекала его фигуру, чуть обнажая строгую линию плеча. Его молочно-бежевые, как пахта, волосы отливали туманами, что на рассвете покрывают золотистые пшеничные поля, словно подтянутые дорогим утонченным флером. И сколь много красоты было в скудном наклоне головы, как струились по плечам его волосы, что походили на течение воды. Легкий дымок пара все еще исходил от небольшого прозрачного стакана зеленого чая, а книга, которую он читал всю ночь напролет на фоне струящегося пепла, чернильной росписью устилавший праздные улицы на противоположном берегу реки, и под аккомпанемент режущих слух бессловесных криков, оставалась раскрытой на странице, где он остановился, вложив красную шелковую тесьму. В его комнате витал аром благовоний и редких восточных цветов, были раскрыты комоды с драгоценными камнями жадеита, крупными бриллиантами и рубинами, а еще был изумительный по красоте длинный стол из красного дерева с причудливой резьбой золотых лоз, и сползающих по осиновым янтарным кронам драконов, вглядывающиеся в сумеречные зарницы друг друга. И по столу сочилась кровь, спелая как ягоды ирги, и содрогались рельефные лепестки под тяжестью дыхания девушки, чья спина, исполосованная кровавым рисунком, тяжело поднималась и опускалась в такт ее губительных вздохов. Она была азиаткой, и растрепанные косы роскошных смольных волос, влажных от пота и слез, ниспадали к деревянным половицам, что сумеречной вуалью пепла, пролитых чернил и крови омывали настил. Ее одежда была разорвана, оголяя ее прелестную наготу, так сдирают страстные любовники одеяния своих возлюбленных дев в мгновение, овладевшего их разумом вожделения и призрака одержимости, и кожа ее багровела от вырезанного по спине каллиграфического орнамента. Прямые, совершенные грани вечности, окропленные ее плотью, болью и горячими слезами, то клеймо схожее с пустынными улицами белоснежного града, что очерняет свои широкие дороги в полуночный час и тени, ниспосланной луной. Ее тяжелые вздохи и нечаянные всхлипывания все еще досаждали ему, с уголка рта стекали слюни и желчь с примесью крови, темные же глаза ее поблекли, став белилами, что наносили себе китайские наложницы, ублажающие в красных домах наслаждения юных владык восточной и западной империй. Длинные и густые черные ресницы от соленой влаги были темнее вороньего крыла и все еще трепетали при дуновении ветра, пропитанного чумной скверны. Тело молодой девушки подрагивало, ее знобило, словно стопы прокалывали ледяные иглы, и бросало в жгучий жар, как если бы она свалилась на раскаленный добела песок, тонкой и легкой взвесью наполняющий горячий воздух пустыни. И аметистовый камень блестел в свете солнца, раскинувшегося в обители небесного свода.
