Алексей Фурман - Дар
Десятник слабо кивнул и, сгорбившись, побрел прочь по тропе. Ведун смотрел ему вслед, пока свет колдовского светильника окончательно не померк за деревьями.
– Да. Это не герой, – тишину нарушил скрипучий голос. Из-за ближайшего дерева вразвалочку вышел вран и добавил с едва уловимой насмешкой:
– Не то, что ты.
– Я не герой, – не оборачиваясь, ответил ведун. – Я охотник.
– Ты силен и бесстрашен.
– Я силен, но не бесстрашен, Крарр. Я боюсь так же, как и он. Просто я умею использовать свой страх в дело, а не умеет. Не его вина, что его этому не научили! – Ведун повернулся к врану. – Я думал, враны не летают по ночам.
– Почему? – Вран склонил голову на бок. – В темноте я вижу не хуже волколака и летаю, когда захочу.
– Ну, ну, – покивал ведун, поправляя меч за спиной.
– Что думаешь делать с волколаком?
– А ничего.
– Это как же? – удивился Крарр. – Я думал, ведуны ведут с нежитью нещадную войну и истребляют ее везде, где только смогут.
– Я ни с кем не воюю. А волколак не так опасен, как многие думают. С ним вполне могут справиться и княжеские ратники. У меня в здешних краях иная забота.
Ведун огляделся, вздохнул и не спеша побрел по направлению к замку. Вран взмахнул крыльями и легко взлетел ему на плечо.
– Не возражаешь? Так удобнее разговаривать…
– Сиди, чего уж, – усмехнулся ведун.
– Ты уже знаешь, кто? – покачивая головой в такт шагам ведуна, спросил вран.
– Догадываюсь.
– Будешь ждать нового полнолуния?
– Слишком много вопросов, Крарр. Ты чересчур любопытен, это подозрительно. В чем все-таки твой интерес? Ты ищешь выгоду, или чего-то боишься?
– Боюсь, – буркнул вран.
– И чего же?
– А ты не догадываешься? – по-куриному нахохлившись, проворчал вран.
– Неужто оборотня? – усмехнулся ведун. – Или все-таки Повелителей Ужаса?
– Ты, как я погляжу, не очень-то в них веришь? – мрачно поинтересовался Крарр.
– Я стараюсь ни во что не верить. Мой наставник говорил: вера придает людям силу, но делает их слепыми и жестокими. Слепыми ко всему, что не укладывается в их веру, и жестокими к любому, кто пытается ей возразить. Он говорил, что такие, как я, не могут себе позволить во что-то верить. Это слишком опасно для Мира.
– Если ты, в самом деле, ни во что не веришь, тогда зачем тебе то, что делаешь? – подумав, спросил Крарр.
– Я не говорил, что ни во что не верю, – ответил ведун. – Я сказал, что стараюсь ни во что не верить. Вполне возможно, что если мне когда-нибудь удастся полностью избавиться от всех своих вер, я перестану бродить по Миру и истреблять существ, вся вина которых состоит в том, что однажды им пришлась по вкусу человеческая плоть.
– Странные слова для человека, – заметил Крарр. – Впрочем, ты ведь не совсем человек…
– Уж не знаю, к сожалению или к счастью, но пока я не настолько не человек, чтобы мне самому не казались странными собственные слова.
Ведун продрался сквозь заросли гномьей чаруницы и вышел на открытое пространство. У него перед лицом прошелестели крылья летучей мыши, где-то вдали залаяла собака. Над головами собеседников замерцали яркие звезды. Впереди, заслоняя их, высилась темная громада княжеского замка. Вран расправил крылья и, оттолкнувшись от плеча ведуна, взмыл в черное небо.
– К счастью… – донесся свысока его прощальный крик.
Ведун усмехнулся и, постояв немного, пошел в обход замка в сторону деревни.
Глава 24
К вечеру после душного дня небо затянули низкие серые тучи, из которых стал накрапывать нудный мелкий дождичек. В последнее время такое случалось чуть не каждый день. Иссушенный зноем лес оживал на глазах: вялая, запыленная листва вновь весело зазеленела, на полянах сквозь рыхлый ковер сухих былинок стала пробиваться молодая травка.
Измученным жарой людям полагалось бы тоже радоваться такой передышке, ан нет – радости почему-то не было. Деревенские поговаривали меж собой, что дожди принес с собой ведун: началось-то ведь все с той памятной грозы в ночь его появления! Дескать, в тягость ему жара, да и солнечный свет не особенно мил, вот он и расстарался на свой, ведовской манер – испортил погоду. Пока-то вроде не сильно, но лиха беда начало. О том, что еще неделю назад люди сами мечтали о дожде, как-то не вспоминалось.
Да и дожди-то, поди, шли непростые, без колдовства наверняка не обошлось. Как бы Боги ни осерчали, а то ведь, может статься, потом до конца лета ясного неба не увидишь. Какой уж тогда урожай, на корню все сгниет…
Инциус кисло усмехнулся. Народная молва всегда охотно заполняла пробелы в знаниях плодами воображения. Только вот работала коллективная народная фантазия как-то однобоко: почему-то сотворенные ей подробности чаще всего были мрачными и пугающими, причем зачастую без всяких на то оснований. Жрецы никогда не одобряли такого заупокойного фантазирования и призывали людей смелее доверять мудрости и доброте Светлых Богов, но толку от этих призывов было немного.
Впрочем, положа руку на сердце, Инциус вынужден был признать, что в случае с ведунами направить свои фантазии в мрачное русло народу помогли сами же жрецы.
Если бы они костерили их на чем свет стоит, как, например, тех же колдунов или чернокнижников, отношение простых людей к ведунам наверняка было бы гораздо менее настороженным и предвзятым – ведь тогда все было бы понятно и домысливать было бы нечего. А так… Многозначительное молчание жрецов, их нарочитое нежелание замечать само существование… хм, почти что бывших собратьев по вере давало людям гораздо больше поводов для мрачных подозрений, чем самые горячие проклятья и хула.
Инциус вздохнул. Вот ведь как бывает: хочешь нырнуть поглубже – тебя выталкивает наверх, хочешь удержаться на поверхности – тут же тонешь. Так и тут получилось: несмотря на все старания жрецов, простые люди не испытывали перед богомерзкими колдунами и десятой доли того страха, который внушали им нелюдимые ведуны…
Жрец стоял под деревом на краю небольшой поляны, в центре которой белел громадный плоский камень, испещренный полустершимися священными знаками – Жертвенник, оставленный теми, кто жил когда-то в этих местах. В те далекие времена поляна наверняка была куда больше, чем сейчас, но за долгие годы лес, наступая, значительно уменьшил ее размеры. Теперь наступление остановилось. Места, на которых стояли Жертвенники Светлых Богов, никогда полностью не зарастали деревьями. Вокруг жертвенников всегда оставалось пусть небольшое, но открытое место, наверное потому, что Боги не хотели терять их из вида. Так было всегда и везде, и даже глухие восточные леса не стали исключением. Это внушало надежду.
