Роберт Асприн - За далью волн
Питер поклонился и покинул шатер.
Выйдя из шатра, он ненадолго застыл на месте, покрепче укутавшись в теплый плащ. Приближалась зима. Снег и метели положат конец всем кампаниям. Артусу следовало изгнать ютов из Харлека одним ударом. Не получится — у них будет вся зима на то, чтобы как следует там закрепиться и запастись всем необходимым.
Питер поежился. Не от холодного ветра, нет.., из-за чувства неизбежности. Камелот ждала скорая гибель, хотя знали об этом только Питер.., и Артус.
Питер подул на руки и подумал — то ли разыскать походный костер и погреться, прежде чем вернуться к своему легиону, то ли поискать Мирддина. Кто он — Мирддин? Марк, Селли или вообще кто-то третий, неизвестно кто?
— Малыш, — произнес Питер вслух, но не сразу понял, кого сам имел в виду. Оказалось — Гвина, которому было поручено приглядывать за Мирддином.
Светловолосого юношу Питер нашел в шатре, где тот внимательно разглядывал атрибуты своего мужского достоинства. Питер кашлянул. Гвин покраснел, натянул штаны.
— Г-государь! Принц Ланселот! Во-от не ожидал!
Он побагровел и стал похож на помидор в шлеме из бананов.
— Итак? — требовательно вопросил Питер.
— А? Ах да, Мирддин. Он ничего не делал, государь.
— Ничего? Не ел, не спал, не мочился у дерева, ни с кем не разговаривал?
— О… О нет, конечно, он пару раз беседовал с Артусом, один раз с Кеем и один раз с Медраутом.
— Вот как? Наедине?
— А? Да, пожалуй, что наедине.
— Куриные мозги! Я ведь тебя как раз об этом и спрашиваю! Иисус, Мария и Иосиф, разве ты не знаешь, как подобает шпионить?
У Гвина был такой несчастный вид, что Питер смягчился.
— Послушай, сынок, ты пореже штаны снимай, ладно? Гвин радостно кивнул и снова покраснел.
— Докладывай мне обо всем, что происходит с Мирддином… Особенно — обо всем необычном.
Меньше чем за полчаса Питер добрался до своего легиона. Он снова обошел дозорных, проклиная ночной туман, и решил, что пора бы вернуться его собственному разведчику, Хиру Амрену.
— Небось дурака валяет вместе с Какамври, — пробурчал Питер.
Глава 47
— Корс, — выдохнула Анлодда, крепко сжав руку юноши. — Я боюсь.
— Ты! — Он изумленно посмотрел на подругу. Принцесса-воительница, отправившая на тот свет троих вооруженных саксов, видевшая, как горит ее родной город, подожженный подлыми ютами, боялась говорить с Dux Bellorum.
Она опустила голову, сжала зубы.
— Мне всегда тяжело давались разговоры со знаменитыми королями и полководцами. Просто язык к небу присыхает.
— Но ты ведь и сама принцесса!
— Принцесса захолустного города в далеком кантрефе, Корс Кант Эвин.
— Но твой о.., я хотел сказать: твой дядя — король всего Эйра!
— Что? Не говори глупостей! Он всего лишь дядя Лири! Корс Кант, ты-то проторчал при дворе десять лет — тебе небось легко разговаривать с Артусом.
Он покачал головой.
— Нет… Я не могу.
— Корс, ты не мог бы поговорить за меня?
— Нет. Не могу. Такое Артус ненавидит. Это все равно, как если бы законник излагал дело в суде за истца, а тот стоял и не мог даже рта раскрыть, да еще и насмехался бы над Dux Bellorum.
— Я никогда не насмехалась над ним!
— Но он все равно это так поймет. Тебе придется все самой рассказать ему, любимая. Но я хочу кое-что сказать тебе…
— Не говори, Корс. Ты можешь пожалеть об этом.
— Какую бы судьбу он тебе ни предназначил за измену твоего отца и твою собственную…
— Не надо ничего обещать, милый! Но бард упрямо продолжал:
— Какую бы судьбу он тебе ни предназначил, я разделю ее с тобой. Слово чести.
— Великолепно. Мало того, что мне отрубят голову, так я еще буду повинна в твоей смерти.
— Нет! — возразил бард, изумленный тем, какими словами возлюбленная ответила на его заверения в преданности ей. — Если я погибну или отправлюсь в изгнание, то только потому, что сам изберу такую участь. В ответе за мою жизнь только я, и больше никто. Это самый главный из тех уроков, что мне преподал Меровий.
Анлодда подняла голову, вздернула брови.
— Если ты выучил этот урок, то ты многому научился, Корс Кант. А про себя я думаю, что за мою жизнь отвечает этот старый мерзавец Лири… Но никак не могу понять, как он этого добился. Но в одном ты прав. Нельзя, чтобы кто-то говорил за меня. Я должна все стерпеть и расплатиться за собственную глупость.
Она устало улыбнулась и указала на шатер.
Немного погодя, они рука об руку стояли перед Артусом Пендрагоном, Dux Bellorum Священной кельтско-римской империи, оставшейся на его попечении после смерти Меровия.
Артус терпеливо ждал. Наконец Анлодда разжала губы, глубоко вдохнула и выдохнула. Но она не в силах была вымолвить ни слова от стыда и смущения. — — Говори, принцесса, — произнес Артус доброжелательно. Верно, он не жаловал законников, но имел бесконечное терпение к людям, пытающимся честно поведать все, что накипело в душе.
Слеза сбежала по щеке Анлодды, однако гордость не позволила ей смахнуть ее. В конце концов она заговорила:
— Артус Dux Bellorum, мое семейство запятнано изменой. Я здесь для того, чтобы просить у тебя прощения за преступления своего отца, за его подлость, за то, что он вступил в сговор с саксами и ютами против тебя, а также за то, что я чуть было не стала с ними заодно. Я прокралась в твои покои с кинжалом в руке, словно ребенок, который стремится убить свой страшный сон.., правда, я не знаю, удавалось ли такое кому-нибудь — я таких не знаю. И еще мне очень стыдно, что я не рассказала тебе обо всем раньше — совсем как маленькая девочка, что разбила любимую вазу матери и прячет осколки, чтобы об этом никто не узнал.
Она умолкла, чтобы отдышаться.
— Принцесса Анлодда, твое молчание дорого стоило — гораздо дороже, чем почти случившаяся измена.
— Я знаю, государь, не стоит напоминать мне об этом. Артус был терпелив, когда говорили другие, но не терпел, если его прерывали, как бы его слова ни ранили слушателя.
— Ланселот потерял полманипулы из-за того, что угодил в ловушку, о существовании которой он не догадывался — а ведь ты могла предупредить его об этой ловушке.
Анлодда потупилась, провела по земле черту носком сапога.
— Я прошу простить меня, — вымолвила она еле слышно. — Я понимаю, что мне нет прощения. Я запуталась. Я вела себя глупо. Государь, можете лишить меня титула, если хотите.
Артус вдруг резко обернулся к Корсу Канту.
— Ты тоже собой особенно не гордись, бард. Ты также виноват во многом. Сколько людей погибло из-за твоей глупости и бездействия!
Что? Как же это? Корс Кант вздрогнул. Он никак не ожидал такого обвинения.
