Анастасия Вихарева - Тайны гор, которых не было на карте...
Заниматься любовью Ее Величество позволила только себе и тем, кто высмеивал в это время чудовище позади. Врач периодически прижигал Его Величество током пятки и ставил уколы, недоступные для сознания, но вызывающие сильнейшую боль, если бы проклятая попробовала сопротивляться подсознательному либидо. Для пущего эффекта голову сдавливали железным обручем и придавливали кирпичом, вынутом из камина.
И вампиры удивились бы, если бы им не простилась их шалость — они могли говорить что угодно, обрекая сознание чудовища, оторванное от ментального поля, следовать яви, когда любое сопротивление заданной программе вернуло бы ее в состояние Его Величества, который единственный был не у дел, оставаясь как бы в стороне и забытый.
— Я шамый бошой умишко, — лепетал Котофей Иванович.
Ментальное поле — или земля, не ассоциировало себя с сознанием, всегда обращаясь к сознанию, как подневольное существо. Оно легко находило общий язык с планом животных, исследуя себя на их уровне, как свое состояние. Эту особенность подметили давно, и часто использовали животных для жертвоприношения, чтобы добыть удачу в запланированном деле. Котофей Баюнович не относился к числу животных, но в силу своей природы мог проваливаться в ментальное поле и становиться частью его, лучше, чем любое другое животное. Даже если предателям удастся заметить и прочитать своими сенсорами участвующих в наложении заклятия, ментальное поле не станет искать себя самого, а следовательно, расположит проклятую ко всем остальным. Выбора у нее не было, в наложении Проклятий животных убивали, чтобы ментал чувствовал себя загнанным зверем. Все же, в их руках был ее ментал, как в руках предателей ментал Его Величества.
Котофей Баюнович то и дело прислушивался к углу гостиной, в которой явно прошуршала мышь, а может и целое семейство.
— Я ум-ум-мм, я шамый бльно… бошой, который любит мышку… в шмышле, шишку, которая шлужит у Их Феличестф… Шишка моя любит мышк… в шмышле, Маню — ражманю… рашмажню… Мяу-мяу…
Очевидно, он был еще слишком молод, и не умел сопротивляться своим инстинктам, попытавшись вырваться из рук. Ее Величество прихлопнула его по голове, и он одумался, затянув во все горло:
— Што ж ты Манька мышку, в шмышле, шишку не доведешь до шмехотворного… в шмышле, шехшотронного шоштояния иштинного бежумия… Юбит, Маня — он мне шам шкаживал, шибко юбит… Федь падет перед тобою на коени и будет шлежою поливать, ибо шибко фюблен, и поженить хотят ваш на феки фещные, шкрепляя фаши бешшовештные… в шмышле, бешмертные души… Фапиру душа фо как нужна! — Котофей Баюнович резанул себя лапой по горлу.
— Ой, Маня, я Маня, как жить то мне без милого маего, или повеситься или утопиться?! — завывала Ее Величество тоненьким голосочком, испытывая до неприличия страстное влечение к вампиру, который покрывал ее в это время поцелуями и занимался с нею любовью. — Любо мне, любо, слово о нем, любо очи его видеть, О! О! О! Голос его… Да-да! Да!… - она изумленно взирала на достоинство щеголя, которого вполовину не доставал в последнее время Его Величество.
Доктор покраснел… Да, у Ее Величества и без него были достойные претенденты на трон.
— Ой, Маня, солнышко мое, дорогая, как жить без тебя, душа моя, живу я в высоком тереме, нет у меня хозяюшки… Девицы, которая бы полюбилась мне, усыплю тебя розами и первоцветами и каменьями драгоценными… — вампир пыхтел, пропотев от напряжения. Он завалил Ее Величество цветами, но она сморщилась, чихнула и отбросила их в сторону.
— О, да, возьми меня, возьми, здесь и сейчас, я пойду на край света за тобой! Вот я встаю, иду, и нет силы, способной удержать меня!
— Маня, неужели ты думаешь, что у нас нет сердца? Посмотри, как любит тебя брат наш, неужели язык повернется назвать его вампиром? Все мы люди, все мы любим! Иди к нам, иди, плюнь на предателей, разве не мучают они тебя, разве понимают, как мы? Не каждому найти свою душу, но ты нашла ее — вот она! Ждет тебя…
Вампиры плакали и уговаривали чудовище рассмотреть любовь свою, манили к себе и обещали всякого добра, и радовались, когда она, наконец, встречала своего возлюбленного…
Не забывая упоминать, что без любви смысла жить уже не было, и пора бы умереть.
— Нет, ну вы только посмотрите, что придумала себе… Да кто ж на нее позарится, кому нужна-то?! Избавь нас, скажите ей, от себя, и пусть идет своей дорогой чучело огородное…
Записи с нескольких позиций получились идеальные. В самый раз, чтобы Его Величество опрокинул Призыв, и проклятая могла потом рассмотреть обман, когда будет гнить на колу.
— Притащите мне эту суку! — потребовала Ее Величество сквозь зубы с ненавистью в голосе, когда Призыв был закончен. — И вам позавидуют самые состоятельные вампиры государства.
— Не здесь, Ваше Величество, не сейчас, — поторопился остановить ее один из вампиров. Нам быть на наложении проклятия никак нельзя, иначе мы можем себя выдать. — Что-то мне не по себе, когда я начинаю понимать, что там верховодят вампиры. Мы не знаем, на кой черт им понадобилось полено. И слишком самоуверенны…
— Лучше исчезните на пару месяцев. Мне необходимо сопоставить наблюдения, как Призыв отразился на моем муже! Зовите остальных, — потребовала она, провожая их до дверей и пряча записи в потайном шкафу.
В полумрак полузашторенной и приготовленной к наложению Проклятия гостиной вернулись вампиры, терпеливо дожидавшиеся своей очереди в соседней зале. В предвкушении наложения, которое еще называли Обрядом Очищения и проводили всякий раз, как только другой вампир пропускал слова мимо ушей, глаза их лихорадочно блестели, высматривая в толпе двух деревенских девушек, которые разительно отличались от вампиров и одеждой, и телосложением.
Одна из девушек, та, что помладше, вела на поводке черного кобеля.
Крепостничество отменили — уж слишком многим вампирам пришлось отвоевывать свое право называться свободным гражданином, но многие из людей, в силу тех же проклятий, привыкшие безропотно полагаться на своего господина, радовались возможности добыть его благословение, записывали и себя, и свое потомство на имущество господина. Не сами, конечно. Все же, за последнюю тысячу лет многие вампиры так привыкли иметь под рукой домашнюю рабочую силу, особенно, если состояние было таково, что платить не имели возможности, что не упускали случая, если выпала возможность "купить" раба. Сами вампиры мифы о себе не развенчивали, нет-нет, да и проявляя чудеса настоящей щедрости, о чем тут же становилось известно каждому в государстве, привлекая простодушных. Девушек привезли так быстро, что не приходилось сомневаться в их связи с одним из вампиров: испуганные и озирающиеся лица розовощеких простушек, в сравнении с бледными и худыми лицами вампиров, излучающих одну лишь любовь, были обращены с вниманием и надеждой только к одному, признавая в нем своего господина.
