Владимир Колосов - Вурди
Метнулась к полкам с кухонной утварью. Схватила кухонный — маленький, самый маленький, как славно, надо же, забыла помыть, грязный, нет, лезвие чистое, вся ручка заляпана жиром, так даже приятнее, да, чувствовать… Будто что-то живое. В руке.
Ай-я вновь облизнула губы — о! Это предвкушение жажды — мысли в голове путались, женщина тщетно искала в себе силы остановиться, вовсе не для того, чтобы и в самом деле оставить все как есть, скорее для того, чтобы ощутить прежнюю власть над мыслями, чувствами. Пока еще человеческой душой.
Искала, но найти не могла.
— Живи…
Она склонилась над мужем. Голая спина, неправдоподобно побелевшая кожа, острые позвонки. (Ай-я не удержалась и торопливо пробежала по ним кончиками пальцев: «Да, острые»). Шея, которую она так любила обнимать. Неловко подвернутая рука. Завитки седеющих волос. Гвирнус казался маленьким и беззащитным. И дело было вовсе не в росте, вовсе не в Гвирнусе, а в самой Ай-е, в ее взгляде, в ее сердце, которое вдруг размякло от внезапно нахлынувшей нежности…
— Сейчас. Я сейчас…
Она осторожно взяла его руку. Присела на краешек лежанки — так было удобнее. Поднести нож к запястью. Уколоть. Наклониться к темному пятнышку. Осторожно прикоснуться к нему языком… Ай-я вдруг впервые подумала о том, что никогда не видела его кровь… «А та? На губах? — спросила она себя и тут же ответила: — Может быть. Если… Если она была его…»
От этой мысли женщине стало не по себе.
Ай-я невольно отдернула уже поднесенный к запястью нож. Взглянула на порез на собственной руке. Кровь как кровь. Почти никакого запаха. Никакого желания. Никаких чувств. Кровь вурди. Разве она кому-нибудь нужна?
Больше всего на свете она боялась вот так же холодно и бесстрастно смотреть на его руку, на его ранку, на его кровь… «Что это со мной? — подумала Ай-я, вытирая внезапно выступивший на лбу пот. — Наслушалась Гергаморы, вот и лезет в голову…»
«Я — единственная», — с какой-то злостью подумала женщина.
«Я и моя дочь», — уточнила Ай-я.
Коснулась острым лезвием запястья мужа.
И с каким-то странным спокойствием подумала о том, что все ее хлопоты с кроликом, все ее надежды остаться неузнанной напрасны. Потому что кто знает, сколько вещей в этом доме имело уши, сколько бездельников повелителей стояло на страже? Между вурди и человеком. Между телом и его душой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Очнулся он оттого, что кто-то ласково потрепал его по щеке:
— Вставай, лежебока!
Запах травяного отвара приятно щекотал ноздри. Что-то теплое ткнулось в губы (запах усилился), чужие костлявые пальцы сдавили горло. Не очень сильно, но весьма болезненно… Это были разные пальцы — те, что касались щеки, и те, которые причиняли, да, теперь уже нестерпимую боль.
— Рот-то открой, — сказал хриплый голос, — и голову приподыми. Вот так…
Пальцы нажали посильней — крепко стиснутые зубы охотника разжались, в рот полилась приятная на вкус жидкость. Он судорожно глотнул. Вроде теплая. А горло обжигает. Еще как!
— Тисс! — сказал смутно знакомый ласковый голос.
— Пей. — Другой, чужой, хриплый, снова пробудил тысячи подозрений: вот ведь и голос — от такого сразу становится не по себе. И пальцы… Сухие. Шершавые. И кожа — будто истерлась от времени… Тьфу! Такие могли быть разве что у мертвяка…
Сердце Тисса судорожно сжалось — никогда еще он так не боялся.
Чего?
Где он? Что с ним?
2Кровь проступала медленно, Ай-е пришлось сделать надрез побольше. Рука с ножом заметно дрожала — такого волнения Ай-я не испытывала даже в далеком прошлом. В тот день, когда тело нелюдима впервые вошло в нее. Женщина смотрела на краснеющую ранку, на нож (сейчас он представлялся ей тем самым запретным и сладостным орудием плоти, его плоти), на собственную руку, которая помимо ее воли еще раз коснулась острым лезвием неправдоподобно белой кожи… Ай-я попыталась остановить эту руку — не тут-то было.
Третий надрез оказался самым глубоким.
Капелька.
Капелюшечка.
Три надреза покраснели, но не спешили дарить вурди свое живительное питье.
«Все. Хватит. Достаточно. Иначе я… не остановлюсь».
Ай-я с шумом втянула ноздрями воздух, уловив приторный, пока еще едва заметный аромат. Кровь выступит. Скоро. Надо лишь помочь ей. Пальцами. Губами. Да. Ай-я склонилась над охотником, так и не выпустив из рук ножа. Прикоснулась к одной из ранок, мгновенно ощутив мощный прилив сил. В голове прояснилось. Все, что доселе мучило ее, — усталость, страх, нежность, боль, — смыла невидимая волна. Еще не жажды, всего лишь предчувствия жажды. Утоления ее. Освобождения от нее. Ай-я уже забыла это чувство и, наверное, впервые за всю свою жизнь радовалась ему. Ибо это означало конец сомнениям: он — человек.
Сердце в груди радостно подпрыгнуло: «Как глупо было думать, что он…» Ай-я на мгновение оторвалась от ранки, облизнула губы, села поудобнее. Попыталась разжать пальцы, избавиться от ножа — пальцы не слушались. «Ну же!» Они наконец разжались, при этом всю руку от плеча до кончиков ногтей пронзила острая боль.
«Началось?»
Ай-я невольно поднесла руку к лицу. Бледная. Худая. Кожа на пальцах сморщенная (так бывает после большой стирки). Под ногтями легкая желтизна. Они будто удлинились, эти ногти. Никогда раньше Ай-я с таким любопытством не присматривалась к своему телу. Телу вурди. Сколько раз это случалось с ней? Не так уж много. Вот этих самых, со сморщенной кожей, и хватит. Чтобы пересчитать. «Еще, — вдруг подумала Ай-я. — Мало. Я хочу ещё».
И она снова склонилась над Гвирнусом.
Теперь крови было куда больше.
Тонкая змейка бежала по его запястью, она кусала Ай-ю в самое сердце, и с каждым таким укусом, каждым вдохом боль отпускала, тело наполняла странная легкость, каждая жилка в нем трепетала от счастья: «Еще, я хочу еще». Дрожа от возбуждения, женщина коснулась змейки языком, не выдержав, жадно слизнула ее. Змейка скользнула по языку, проникла в рот, наполнив его прохладой своей кожи, хаотичным шевелением струящегося тела, которое как-то незаметно перебралось в гортань и медленно заскользило внутрь… Ай-я судорожно глотнула. Жадно присосалась к ранке, втягивая в себя все новых и новых змеек, между тем как первая уже приятно холодила живот, вызывая в нем гулкое бурчание, а вслед за ним холодное засушливое лето — в животе, в гортани, на языке. Лето, которое еще предстояло пережить.
— Гвир! — Ай-я с трудом отстранилась от ранки (кровь из нее шла все быстрей, Ай-я и радовалась этому — да, она пробуждалась, эта кровь, — и одновременно боялась этого, ибо кто же откажется в засушливое лето от живительного дождя?).
