Елена Гулевич - история обо мне
-ничего - выдыхаю я - просто там, в гостинице пожар был, и я немного ногу поранила - не слушая моих протестов, она затаскивает меня в комнату, и внимательно оглядев ранения и ссадины снова обнимает
-ты везде приключения найдешь - я улыбаюсь ей и в этот момент слезы, так долго удерживаемые мной, словно сломив стену моего равнодушного сопротивления, потоком хлынули из глаз. Я судорожно вцепляюсь пальцами в халат матери и, прижавшись к ее плечу, как когда-то давно, еще в детстве, и даю волю своим рыданиям. Она привычным жестом вызывающим непонятное томление в груди гладит меня по волосам, однако, не задавая никаких вопросов. И как в детстве мама сидела на краю моей кровати, до поздней ночи отгоняя мои ночные страхи, терпеливо держала меня за руку пока я, наконец, не обессилев от слез уснула.
К моему немалому удивлению почти месяц из конторы меня не беспокоили, видимо считая, что в таком состоянии толку от меня не так уж и много. Да, честно говоря, я действительно не была способна на многое. Шеф или один из его замов звонил мне примерно в 10-00ч. Каждое утро и сухо справлялся о моем здоровье. Дважды звонил штатный психолог и предлагал поговорить.
Все утра, исключая конечно три последних, отличались для меня завидным постоянством, я открывала глаза в комнате, которая когда-то служила детской мне и моему брату и неизменно упиралась взглядом в чисто выбеленный потолок. Шевелиться не хотелось, вообще ничего не хотелось. Каждую ночь во сне я видела его, все, что я когда-либо пережила рядом с ним, теперь явственно представало передо мной во снах. С единственным отличием, там не было этого глупого противостояния, которое так жестоко разлучило нас. О, как тяжело просыпаться по утрам заставляя себя расстаться с ним. Но я, кажется, уже упомянула, что последние три дня мое пробуждение стало особым, начнем с того, что просыпаться мне пришлось не от ласкового солнечного луча, а от судорожного спазма моего желудка требовавшего немедленно высвободить все помещенное в него накануне. Именно за этим занятием меня и застала мама не успевшая уйти на работу. Она внимательно посмотрела на меня
-у тебя все в порядке?
-да - я вытираю рот салфеткой и опускаюсь на пол, холодный кафель стены немного облегчает мои страдания - просто съела, что то не то
-третий день подряд? - строго произносит мама
-значит на нервной почве - отмахиваюсь я
-ты уверена, что ничего не хочешь мне сказать? - снова серьезно спрашивает она и до меня вдруг доходит смысл делаемых ей намеков
-нет!?- вырывается у меня
-а по-моему очень даже да - вздыхает она - что будем делать?
-для начала уточним - все еще не верю я. Медленно поднимаюсь и иду в ванную. Две лиловые полосы на лакмусовой бумажке теста на беременность заставляют меня впасть в ступор. Я смотрю на не пропадающую лишнюю полосу и не знаю, как быть дальше. Мысли лихорадочно мечутся в голове, не останавливаясь ни на секунду.
-Ну, и что собираешься делать? - обращаюсь я к своему бледному и испуганному отражению в зеркале - Хотя, что теперь можно сделать? убить и ребенка так же как я убила отца? - эта мысль ужасает меня, и я интуитивно прикрываю живот руками. - Поздравляю - снова мрачно оборачиваюсь я к своему отражению в зеркале - ты, наверное, первая мать одиночка сама убившая отца собственного ребенка. И что думаешь делать дальше? - отражение смотрит на меня, задумчиво нахмурив лоб, но ничего не отвечает. Еще мгновение смотрю себе в глаза и наконец, ощущаю, как в мою израненную душу тихонько прокрадываются так необходимые мне покой и безмятежность. Значит еще не все потеряно, я ловлю себя на том, что улыбаюсь своему отражению, часть его все-таки осталась со мной навсегда. А значит, мне все же есть ради чего жить дальше.
-дыши - слышу я голос, доносящийся ко мне как будто откуда-то издалека. Снова спазм и от боли мое тело выгибается, хочется кричать, но я только закусываю нижнюю губу, и из груди вырывается стон. Несколько секунд и боль ненадолго отпускает, в этот момент я снова возвращаюсь разумом в родовой зал и осматриваю окружающих меня людей в белых халатах. Одна из женщин подошла ко мне и пристально посмотрела в глаза. Наверное, я навсегда запомню ее глаза, очерченные с одной стороны стерильной шапочкой, а с другой медицинской маской.
-так - она берет меня за руку: - если будешь делать все так, как я скажу, родим здорового ребенка и не травмируемся. Если нет, я с себя ответственность снимаю ясно? - я киваю, предчувствуя очередную схватку. - Смотри мне в глаза, и делай все как я скажу, поняла? - я снова киваю.- хорошо - облегченно вздыхает она. Снова схватка, кажется, я схожу с ума от боли. Но в этот момент я вдруг отчетливо понимаю, что ребенок важнее моих ощущений, и я нахожу глаза, и впиваюсь в них взглядом. Она говорит мне что-то и пусть не сразу, но я заставляю себя сконцентрироваться на ее словах. Я снова закусываю нижнюю губу, чтобы не закричать от боли и не пропустить что-то важное, что она скажет мне. В эту самую минуту важнее чем она, для меня нет человека на всем белом свете. И в приступе уже не прекращающейся мучительной боли, все, за что я еще цепляюсь, чтобы не сойти с ума, это ее спокойный размеренный голос, и ее вдруг ставшие такими огромными и ярко синими глаза. Я даже не позволяю себе моргнуть, неотрывно глядя в них. Она произносит мое имя, и дает подробные инструкции, и словно по команде мое тело подчиняется и все выполняет правильно. Наконец, из моего оцепенения меня вырывает крик ребенка, и я словно очнувшись от наваждения, на долю секунды прикрываю глаза. - Молодец! - слышу я ее одобрительный шепот: - у тебя замечательная девочка, смотри какая она красавица, познакомьтесь, пока доктор занят - она кладет мне на живот, маленькое пищащее существо, и я с умилением рассматриваю его. Малыш еще мокрый и местами в крови. Маленькая мордашка, забавно сморщенный носик и почти закрытые глазенки. Она настолько крошечная, что все ее тельце с удобством размещается на моем животе. Ручки и ножки у нее холодные и попав на мое разгоряченное тело, она на секунду замирает, а затем начинает возиться и тихонько кряхтеть. И в этот момент, наконец, мой мозг осознает произошедшее. Я не решительно обнимаю ее, и, прижав к себе, уже не сдерживаю слез да я, наверное, и не смогла бы. На меня накатывает состояние счастья, полного вселенского покоя и любви. Крошка пригревается на моей груди, и начинает посапывать. Я снова смотрю на нее и наконец, убедившись, что все это реально, позволяю себе расслабиться и закрыть глаза. Я лежу на столе, прижав ее мокрую и голенькую к себе, и никого на свете в этот момент нет счастливее меня. Все звуки и запахи мира начинают постепенно оживать для меня, и я ощущаю соленый вкус крови, на своей прокушенной губе. Слышу разговор медицинского персонала, крики и стоны находящихся в предродовых палатах женщин. Мне так легко и спокойно, как, наверное, еще не было ни разу в жизни. Я снова смотрю на свою малышку, она морщит нос во сне и хмурится. Провожу рукой по ее маленькой спинке, едва касаясь ее. Словно желая еще раз убедиться, что она здесь рядом со мной, она недовольно шевелиться и что-то ворчит во сне, я улыбаюсь ей. Так много хочется ей сказать и объяснить, но в данный момент, никакие слова на свете не смогут передать моих чувств, и я продолжаю молчать. Постепенно ко мне начинают возвращаться мысли и воспоминания. Я вдруг вспоминаю ее отца. Интересно, как я смогу объяснить своей дочери, что я лично руководила его уничтожением. Более того, именно я и придумала план по его устранению, и я же сама воплощала его в жизнь. Мне вспоминается его усмешка и его карие глаза, голос. Отгоняю от себя эти мысли. Снова смотрю на дочь, она мирно посапывает на моей груди. Сможет ли она простить мне убийство ее отца, если я сама, видимо, никогда не смогу себе этого простить. Через некоторое время меня переводят в отдельную палату. Малышку забирает медсестра, объяснив мне, что роды были тяжелыми и мне необходим отдых, добравшись до кровати, я выпиваю принесенные ей лекарства и мгновенно забываюсь сном. Во сне я вижу его, теперь эти сны меня ничуть не удивляют, во сне я могу не прятаться от него и не бояться. Только во сне теперь я могу быть с ним.
