Neil Gaiman - Дети Ананси
Чарли выпевал целый мир.
Это была хорошая песня, и принадлежала она ему. Иногда в ней были слова, иногда – только шумы и звуки.
И пока он пел, все слушавшие его существа начали понемногу хлопать в ладоши, притоптывать ногами и подпевать, Чарли чувствовал, что через него льется Великая Песня, которая обвила и охватила собравшихся. Он пел о птицах, о магии, какую ощущаешь, когда, задрав голову, наблюдаешь их радостный полет, об отблеске света на оперении поутру.
Магические существа теперь танцевали – и у каждого был свой танец. Женщина-Птица танцевала круженьем стаи, расправляла хвостовые перья, вздергивала вверх клювы.
Лишь одно существо на склоне горы не желало танцевать.
Тигр бил хвостом. Он не хлопал в ладоши, и не танцевал, и не пел. По его лицу расползлись бафовые синяки и следы от укусов. Неспешно крадучись, он спустился со скалы, пока не оказался совсем близко к Чарли.
– Песни не твои, – прорычал он.
А Чарли поглядел на него и стал петь про Тигра и Грэхема Хорикса, и про всех тех, кто мучает невинных. Не переставая петь, он повернулся и увидел, что Паук смотрит на него с восхищением. Тигр рассерженно взревел, но Чарли подхватил этот рев и вплел его в Песню. Потом взревел сам, в точности как это сделал Тигр. Вот только начался этот рев как тигриный, а после Чарли его изменил, превратив в дурашливый (как у диснеевского пса Гуфи), и все существа, которые смотрели на них со скалы, рассмеялись. Просто ничего не могли с собой поделать. Чарли снова издал дурашливый уморительный рев. Как любая пародия, как любая карикатура, он превращал предмет насмешки в нечто бесконечно нелепое. Отныне всякий, кто услышит рев Тигра, тут же вспомнит рев Чарли. «Какой дурашливый рев!» – станут говорить люди и боги.
Тигр повернулся к Чарли спиной и большими прыжками бросился прочь, и на бегу рычал и ревел, от чего толпа лишь смеялась еще сильнее. Бесконечно разъяренный, Тиф скрылся в своей пещере.
Паук поднял руки и резко их опустил.
Послышался раскатистый грохот, и вход в пещеру Тифа завалило камнями. Паук с довольным видом осмотрел проделанную работу, а Чарли продолжал петь.
Он пел песню Рози Ной и песню ее мамы. Он пел долгую жизнь миссис Ной и все счастье, какого она заслуживает.
Чарли пел о своей жизни, о жизни своих родных и друзей, и эти песни сплетались в паутину, в которую попала муха.
Мелодией и припевами он завернул муху в кокон, сделал так, что ей уже ни за что не улететь, и залатал паутину новыми нитями.
И вот песня приблизилась к естественному концу.
К немалому своему удивлению, Чарли сообразил, что получил огромное удовольствие, и в то же мгновение понял, чем будет заниматься до конца своих дней. Он будет петь людям. Нет, не великие магические песни, которые творят миры и переиначивают мироздание. Это будут лишь маленькие песни, которые, пусть хотя бы на миг, сделают людей счастливыми, заставят их двигаться в такт и ненадолго забыть свои заботы. А еще он знал, что страх останется с ним всегда, что страх сцены никуда не денется. Но Чарли понимал, что это – как прыгнуть в плавательный бассейн: неприятный холодок в первые несколько секунд, а после боязнь пройдет и все будет хорошо.
Разумеется, не так хорошо, как СЕЙЧАС. Так хорошо, как сейчас, никогда не будет. Но на его долю все равно хватит.
И вот он закончил. Чарли опустил голову, дав замереть последним нотам. Существа на горе перестали притоптывать, перестали хлопать в ладоши, перестали танцевать. Сняв зеленую фетровую шляпу отца, Чарли обмахнул лицо.
– Поразительно, – вполголоса пробормотал Паук.
– Ты бы тоже так смог.
– Сомневаюсь. Ну и каков конец сказки? Я почувствовал, как ты что-то сделал, но не мог бы сказать, что именно это было.
– Я все исправил, – ответил Чарли. – Для нас. Кажется. Я не совсем уверен…
И действительно не был уверен. Теперь, когда песня закончилась, ее магия быстро тускнела, как сон поутру. Он указал на заваленную пещеру.
– Это ты сделал?
– Ага, – отозвался Паук. – Решил, это самое малое, что я могу. Но рано или поздно Тигр прокопает себе дорогу наружу. Если честно, то даже жаль, что я не сделал чего похуже, чем просто захлопнуть за ним дверь.
– Не беспокойся, – ответил Чарли. – Я сделал. Кое-что гораздо хуже.
Он смотрел, как звери расходятся. Отца нигде не было видно, но это его не удивило.
– Пошли, – сказал он. – Надо возвращаться.
Паук отправился к Рози в часы посещений. Под мышкой он нес самую большую коробку шоколадных конфет, какая только нашлась в магазинчике при больнице.
– Это тебе, – сказал он, переступив порог.
– Спасибо. Да, знаешь, врачи сказали, что мама все-таки выкарабкается. Кажется, она открыла глаза и попросила овсянки. Врач сказал, это чудо.
– Разумеется! Твоя мать попросила еды. По-моему, это настоящее чудо.
Рози сердито шлепнула его по руке, но ее пальцы остались лежать у него на локте.
– Знаешь, – сказала она, помолчав, – ты, наверное, сочтешь меня дурочкой. Но там, в темноте, мне казалось, ты мне помогаешь. Я чувствовала, как ты не даешь подобраться ко мне зверю. Если бы ты не сделал того, что сделал, он бы убил нас.
– Э-э-э… Может, я и помог…
– Правда?
– Не знаю. Я тоже попал в беду и думал о тебе.
– В большую беду?
– В ужасную.
– Налей мне воды, ладно?
Он послушался.
– Чем ты на самом деле занимаешься, Паук?
– Занимаюсь?
– Какая у тебя работа?
– Любая, какая придет в голову.
– А я, наверное, останусь тут ненадолго. Медсестры говорят, на острове не хватает учителей. Мне бы хотелось видеть, что от моих усилий что-то меняется.
– Возможно, даже повеселишься.
– Если бы я осталась, что бы ты сделал?
– О! Ну, если бы ты осталась, уверен, я бы нашел, чем заняться.
Их пальцы переплелись. Крепко. Как морской узел.
– Как по-твоему, у нас получится? – спросила она.
– Думаю, да, – серьезно ответил Паук. – А если ты мне наскучишь, я просто уеду и займусь чем-нибудь еще. Поэтому не волнуйся.
– Ах это! – отмахнулась Рози. – И не подумаю волноваться.
Она действительно не волновалась. Под мягкостью в ее голосе притаилась сталь. Не нужно гадать, от кого она ее унаследовала.
Дейзи нежилась в шезлонге на пляже. Сперва Чарли подумал, что она дремлет на солнышке, но когда на нее легла тень, она сказала:
– Привет, Чарли. – Но глаза не открыла.
– Как ты узнала, что это я?
– От твоей шляпы пахнет сигарами. Ты скоро от нее избавишься?
– Нет, – отозвался он. – Я же тебе говорил. Это семейное наследство. Я планирую носить ее до самой смерти, а после завещать детям. Ну… Тебя оставили в полиции?
