В. Бирюк - Догонялки
Нормальный ГГ в моей ситуации должен полезть в драку и всех супротивников истребить. Но я — не ГГ. Мне просто нельзя истребить всех своих супротивников — не с кем работать будет, не с кем попадизмом заниматься. Я к конфликту не готов. Значит — и нефиг ввязываться.
— Ладно, идите. Учи, дядя, сынов. А послезавтра пускай ко мне в Пердуновку придут.
Я дождался, пока народ с подворья несколько разошёлся и скомандовал хмурому Хрысю:
— Собирайся, сходим к Акиму. Надо менять этот бардак.
— Чего «дак»?
— Того, Хрысь. И бересты свои возьми.
Ещё после боя с пруссами я понял, что для управления селением мне нужна «полная перепись» — люди, скот, ресурсы. Я не ГГ — на взгляд оценить, например, квалификацию ткача, когда он лес валяет — не умею. А знать профессиональные склонности своих людей… одно из множества необходимых знаний. За эти месяцы я несколько раз долбал Хрыся: сделал список? Сделал? Вот кое-какой прототип созрел. Такая… нулевая редакция.
А дальше я честно столкнул лбами военных и гражданских. Хрыся и вызванного в Рябиновку Потаню — с Акимом и Ивашкой. Яков сидел, естественно, молча, «по-лаоконски». Ольбег только глаза туда-сюда гонял — ума-разума набирался. А мы с Николаем разбирались в корявых записях Хрыся.
Как всегда — крику было… Чуть крышу не вынесло. И не надо думать, что русские холопы по команде господина берут под козырёк и бегом бегут исполнять. Пока не уразумеют, не воспримут идею как свою, не начнут её в голове крутить и всякие к ней довески да прибамбасы придумывать — толку не будет.
Конечно, владетель может заорать по-дурному:
— А! Всех порублю!
И все испугаются. Потом отойдут за ворота да и плюнут. Не будут серьёзные мужики за страх работать. И плевать им на все сословные установления и юридические положения. Они с Акимом уважительно говорят не потому, что — «владетель», а потому что — «муж добрый».
Только часа через два позволил себе предложить высочайшему синклиту ну совершенно новую новизну. Прогрессизм высочайшей степени концентрации! Ну просто революционный! Не побоюсь этого слова — эпохальный! Называется: «закрепощение русского крестьянства».
Обгоняю эпоху на триста лет. Коллеги-попаданцы и прогрессоры будут плеваться, возмущаться и тыкать пальчиками:
— Да как можно?! Да это же ересь и профанация! Да это ж извращение великой идеи прогресса и «пусть всегда было счастье»! «Прогрессор-крепостник» — плевок в лицо всей «славной когорте борцов за счастливое прошлое»!
Дальше, очевидно, пойдут некоторые различия. Дерьмократы с либерастами со своей стороны, а просриоты и госусратники — со своей… Как в договоре Рабиновича с Одесским пароходством о покраске парохода. Потом они сцепятся между собой, про меня забудут… И это хорошо. Потому как у меня — производство стоит. А работников — нет, времени — нет, и выбора у меня тоже — нет. Только принудительный труд.
У моих современников представление о крепостничестве несколько… упрощённое. По русской классике 19 века. Но даже и Чичикова спрашивают: «А не опасаетесь ли вы покупать крестьян на вывод?».
Начиналось-то всё вполне разумно и взаимовыгодно. Мне сейчас больше и не надо. Ванька, конечно, «крепостник», но в разумных пределах. Перегнёшь палку… да пожгут напрочь! Как там, у Ленина, насчёт революционной ситуации: «ухудшение выше обычного положения народных масс». Сделаем «ухудшение». Но — по чуть-чуть. А то так рванёт… «По-русски рубаху рванув на груди»… Если — на моей груди, то зачем оно мне надо?
Вот типовой ряд боярина с общиной. Прописан оброк. И всё! Всё остальное — по старине, по обычаю. Включая фразу типа: «а ежели будет у боярина в работах каких нужда, то людишкам ему в том помощниками быть».
— Постойте, люди добрые, вот же записано! Владетелю нужна помощь в работах: реку сторожить, кирпичи лепить, лес валить. Так об чём речь? А, Хрысь?
— Ряд, как отцами нашими заведено есть, толкует о делах редких, коротких. А ты хочешь… вечно.
— Вот буковки накарябаны. Это ж ряд, а не бабушкины сказки любимому внучеку: «долго ли, коротко ли, а наехал Иван-царевич на двойную разделительную». Здесь про «долго-коротко» — ни словечка.
«Мужи добрые» побухтели, в затылках почесали… и согласились. Не по моему наезду, а по своему «закону русскому». Значит — будут делать, не за страх, а за совесть.
И всё моё «крепостничество» свелось к одной мелочи. Ну чётко по отечественной истории.
«Юрьев день». Который, как известно, лучший подарок для бабушки. Кто из смердов хочет — пусть уходит. Но только в этот день.
И всё. Вот и весь прогрессизм с инновизмом! Вся разница между крепостным смердом и вольным славянином.
Ни свободы совести, ни свободы слова — не затрагивается. Право на отдых, право на труд, на свободное волеизъявление… прямые и равные… право выдвигать, отодвигать и задвигать… И быть задвинутым… Всё — как в наилучшей демократии! Ничего не трогал! Одной свободы перемещения достаточно. Точнее — её отсутствия. Чтобы превратить человека в раба.
Мысль для меня сперва удивительная, но, при ближайшем рассмотрении, не новая. Познера как-то спросили:
— Какую из свобод в России вы считаете наиболее важной?
Ну, типа: когда же вы отсюда сбежите? Он примерно так и ответил:
— свободу перемещений.
В смысле:
— Как ездить запретят, так и придёт время ехать.
А у меня к той однодневной мелочи — всего-то два маленьких дополнения. В карательную часть. Чисто для ясности и однозначности.
За нарушение правила выхода — перевод в холопы. Выскочил из вотчины? — Всё, дальше ты беглый холоп со всеми вытекающими по «Русской Правде». И всякий, давший тебе кров — холопий вор. Со стандартной вирой в 12 гривен за каждую холопскую голову.
А за всякое любое-остальное — вообще смех — по ногате за каждый день неисполнения приказа. Никаких зверств, членовредительства, массовых порок и мордобоя. В отношении свободных людей. А вот если ты требуемую сумму не внёс, то ты уже не свободный общинник, а — «закуп». И разговор с тобой — соответственный.
Чётко в русле «Русской Правды» — там тоже к свободным только штрафами. А кто не платёжеспособным оказался — в закупы, потом — в холопы. И их уже конечно… Но свободного — ни-ни. Демократия, понимаешь, раннефеодальная, права человека, знаете ли, «святорусские». А я не империалист какой. Нет, я местные законы блюду и уважаю. И букву, и запах. В смысле — дух. Только одну мелочь мелкую дописал. И сразу скачок на триста лет! Шапку мне Мономахову. Прям с Ивана Третьего.
Затем мы старательно подсластили пилюлю. Правом общины собирать орехи — в орешнике, рябину — в рябиннике, и косить сено — на лучшем покосе, на «луговой тарелке». Конечно, с поставкой части продукции «ко двору». «Исполу или как владетель скажет».
