Рэй Карсон - Книга шипов и огня
Как много времени потребуется анимагам, чтобы восстановить силы и атаковать снова? Час? День? Осада не будет долгой, вот в чем я уверена. Сердце сжимается, когда я думаю о храбрых людях из Мальфицио, о том, на какой риск они пошли, сколько жизней было потеряно. Все впустую, ибо моя стратегия предполагала затяжную осаду, выматывающую врага.
Вероятность, что Умберто погиб ни за что, невыносима.
Розарио и Мара свернулись на моей постели. Химена сидит перед незажженным камином, штопая юбку.
— Что случилось, Элиза? — спрашивает тускло Мара, как только видит меня.
— Анимаги атаковали нас, мы отбили атаку.
— Папа их всех попереубивает, — говорит Розарио.
Мы с Хименой обмениваемся печальными взглядами. Потом я плюхаюсь на кровать рядом с ним и крепко обнимаю, но он выворачивается, бросая на меня недружелюбный взгляд.
Я прикасаюсь к своим амулетам — к мертвому Божественному камню и уродливому кулону — и думаю о том, насколько пустые победы они символизируют. Я не смогла ничего добиться с Мальфицио. Я не смогла использовать свой Божественный камень против врага, как предсказывал Гомер. Наверное, спустя столетия священник покажет молодому Носителю список его предшественников, ткнет пальцем в мое имя и скажет: «Ах, да, Лючера-Элиза. Еще один бесполезный Носитель».
Я гляжу на маленького сына Алехандро. Возможно, у меня есть последний шанс сделать что-то правильно. Когда анимаги пробьют стену, кто-то должен позаботиться о безопасности принца. Я могла провалить защиту всей Джойи Д'Арена, но, может, мне удастся сохранить ее наследника.
— Химена! Нет, погоди. Мара. — Мара знает, что следует собрать. — Иди в кухни и кладовые, найди еду в дорогу. На нас четверых, чтобы хватило на две недели. Бегом!
Там должно быть огромное количество сухой еды, ведь двор Алехандро запасался месяцами.
— Мы отправляемся в путешествие? — спрашивает Розарио.
— Как можно скорее. Но я должна задержаться.
Он вздыхает.
— Потому что ты еще не нашла свои Божественные камни.
— Именно.
— Я думаю, они у княгини.
— Что? — Я ахаю. Химена вскидывает голову.
— Я трижды пытался попасть в ее комнату, но ее горничная говорила, что ей нужен отдых. Что такое ежемесячные регулы?
Я чуть не прикусываю губу.
— Это когда женщина не очень хорошо себя чувствует некоторое время.
— А. Ну, с княгиней Ариньей это происходит уже довольно долго.
Действительно, Аринья притихла. Она ненадолго появилась на моей коронации, но с тех пор я ни разу не видела ее. Интересно, сдержал ли Алехандро свое обещание приставить к ней соглядатая.
— Почему ты думаешь, что они у нее?
— Во всех других местах я смотрел.
Это имеет смысл. Когда Косме и я исчезли, Аринья определенно воспользовалась возможностью обыскать мои покои. Интересно только, взяла ли она пальму просто из вредности или она знала, что там спрятано.
— Что ж, ваше высочество, я думаю, мы должны незамедлительно навестить княгиню Аринью. — Я заговорщицки наклоняюсь к нему: — Я отвлеку ее, и ты сможешь немного покопать.
Женщина с болезненно желтым лицом и седыми волосами открывает дверь.
— Княгиня никого не принимает… О, ваше величество! — Ее реверанс неловок и очень быстр.
— Мы можем войти? — Я обнадеживающе сжимаю ладонь Розарио. А может, это я себя пытаюсь обнадежить.
Она загораживает собой дверной проем, и я не могу увидеть, что за ней.
— Ох, ваше величество, я боюсь, княгиня совсем нехорошо себя…
У меня нет на это времени.
— Я настаиваю.
— Да, госпожа, — служанка пропускает нас, склонив голову.
Я вхожу. Покои Ариньи очень похожи на мои, с большой спальней и прилегающей к ней купальной комнатой. Она предпочитает более темные тона, что меня удивляет: я всегда представляла ее окруженной воздушными пастельными оттенками.
Аринья возлежит на своей кровати с балдахином в ночной рубашке темно-сливового цвета, положив одну руку на изумрудную подушку. Она поднимает в мой адрес бокал вина, когда я вхожу.
— Ваше величество!
Из ее уст это звучит как ругательство, несмотря на то, что голос у нее довольно детский.
— Здравствуй, Аринья. — Она менее красива, чем я запомнила. Те же стройные конечности, те же искрящиеся медово-золотые глаза. Но она как старая шелуха кукурузы, внутри которой все высохло.
— Вы пришли позлорадствовать? — спрашивает она.
Я так сосредоточилась на поиске Божественных камней, что вообще не собиралась злорадствовать. Я мило улыбаюсь и отвечаю:
— Я пришла проведать старого друга.
Она хихикает в ответ, и я наконец понимаю, что она нетрезва.
— Вообще-то я собиралась обсудить с тобой кое-что. Наедине.
Мне нужно, чтобы служанка ушла из комнаты и чтобы Розарио смог начать поиск.
Аринья щелкает пальцами, и горничная исчезает за дверью.
— Вы ведь не будете против, если принц воспользуется вашей комнатой? — спрашиваю я и, прежде чем она успевает ответить, отправляю мальчика в ванную, подбодрив его пожатием руки.
Не дожидаясь приглашения, я сажусь на край ее постели.
— У меня есть несколько вопросов насчет вашего отца. Я хочу понять, почему князь Тревиньо…
Ее глаза раскрываются шире. Растерянно мигая, она смотрит на мою грудь.
— Что-то не так?
— Вот это. Откуда это у вас? — Она указывает своим бокалом, немного золотистого вина выплескивается через край и стекает по ее пальцам. Она не замечает.
Я кладу ладонь на грудь и ощупью нахожу амулеты.
— Что именно?
— Амулет Ролдана. Это принадлежит моему отцу. Вам не следует это носить.
— Теперь он принадлежит мне, с того момента, как ваш отец попытался продать меня врагу.
— Ну, конечно. Потому что вы носите Божественный камень. С вашей стороны было очень умно оставить это в тайне, когда вы в первый раз сюда приехали.
— Расскажите мне об амулете.
Она пожимает плечами. Ей трудно сосредоточиться.
Я щелкаю пальцами у нее перед носом.
— Аринья!
Она моргает.
— Амулет Ролдана. Эта вещь была первой из тех, что он сделал. Он стал знаменитым мастером ювелирных дел, и коллекционеры платят огромные деньги за его ранние работы. Моей семье это принадлежало столетиями.
Я кладу свою руку на амулет. В это нелегко поверить из-за его грубых линий, но как только я касаюсь холодного металла, Божественный камень отзывается теплом.
— Этот ювелир, — трудно скрыть дрожь в голосе, — он был Носителем?
Она смотрит на меня с очевидным презрением.
