Виталий Каплан - Масть
«Но одно дело – в штыковую на врага, а совсем другое, когда из пушек по своим палить!» – возразил я.
«И такое на войне бывает, – не моргнув глазом отозвался он. – Положишь свой взвод, а неприятель, ту пальбу наблюдая и думая, будто это ихняя батарея наших накрыла, сделает неверные выводы и перегруппируется так, как нашему командованию выгодно… и наголову разобьют его наши в генеральном сражении».
И вот теперь надлежало мне обнаружить и вынести отсюда «белую воду». Дядюшка объяснил, как она выглядит: маленькая, в полуштоф, бутылочка из тёмно-синего стекла, заткнутая красной пробкой. Ни в коем случае нельзя было пробку вытаскивать. «Все Иные вокруг на полсотни саженей погибнут! – предостерёг дядюшка. – А вот расколотить не бойся, стекло небьющееся».
За дверью обнаружилась большая зала, уставленная высокими, до потолка, деревянными полками. На полках стояли самого разного вида сундучки, ящички, шкатулки. Как среди всего этого обилия найти нужную вещь? Тем более часть шкатулок оказалась запертой, причём заклятья были наложены не только от людей, но и от Иных. Пришлось снимать их, тратя драгоценную силу, а главное – драгоценное время. Наверняка ведь утром, обнаружив Дениску в своей постели, командир Антон сурово поинтересуется, отчего тот самовольно оставил пост, и узнает про Светлого поручика… Тринадцать лет – не семь, уж сообразит, что к чему, помчится с докладом к Яблонской. И всё завертится.
Впрочем, завертелось всё куда раньше, чем думалось мне. Едва лишь, взломав очередной магический замок, вынул я белый шарик из слоновой кости, как послышался удар грома, сверкнули справа и слева две молнии, обернувшись высокими юношами. Судя по цветкам душ – первый ранг. Юноши, не вступая со мной ни в малейшие прения, сноровисто приступили к делу. Я не успел даже сообразить, что происходит – а уже окутало меня белое сияние, пронзило кожу мельчайшими иголками, и невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой. Более того, потянуть на себя тень я тоже не мог, между нею и мной точно невидимая стенка возникла. Раньше я про такую штуку – «хитон смирения» – только слыхал, сейчас же пришлось ощутить её на деле.
А третья молния рассекла воздух у самого моего лица, и вышла из темноты её сиятельство графиня Яблонская. Явно поднятая с постели, в шлафроке, наспех накинутом поверх ночной сорочки.
– Ну и как же сие надлежит понимать, Андрей Галактионович? – вопросила она.
И не было в её голосе ехидства – одно лишь искреннее удивление.
Глава 4
На сей раз в подсвечнике горели обычные свечи, не магические. Посадили меня спиной к ним, и потому видел я только на сажень вокруг. Вот стоит передо мной графиня Яблонская, так и не успевшая переодеться во что-то приличнее шлафрока, и в глазах её отражаются крошечные жёлтые огоньки. Вот сидит у ног её нервная рысь, вонзила когти в ковёр, искоса поглядывает на меня, пытается решить: гость ли я ещё или уже добыча.
Два молодых мага так и застыли у меня по бокам, точно ожидают, будто нырну я в Сумрак или ударю хозяйку дома заклятьем помощнее. Совершенно лишняя предосторожность – магию мою заклинили не хуже, чем сделал это полгода назад Отшельник. Тело моё сковано, тень моя заперта, Сумрак от меня сейчас дальше, чем луна, и всё, что осталось мне, – это мысли. Мысли о том, что сказать можно, а что нельзя. И о том, что нельзя – а придётся под заклятьями.
– Может, всё-таки объяснишься, Светлый маг Андрей Галактионович? – оборвав затянувшуюся паузу, предложила графиня.
– А что тут объяснять? Всё ясно как Божий день! – высказался стоящий рядом с графиней Иной. Сейчас я даже цветок его души не мог разглядеть, но узнал легко. Звать его Григорий, он маг первого ранга и замещает предводительницу Светлых во время её поездок в Москву и Петербург. Лет ему, как в своё время рассказывал дядюшка, около сорока, посвящён вскоре после подавления пугачёвского бунта, Тёмных ненавидит, и правду молвить, есть за что: его мать, обычную городскую мещанку, извела по заказу соседки ведьма Ангелина Прошкина – всё в рамках отпущенной ей меры магических воздействий. И произошло это до его посвящения, так что в лотерею матушка попала законно. Не прикопаешься – а душа просит мести.
– Что вам ясно, Григорий Власьевич? – сухо осведомилась графиня.
– Предательство дела Света, – охотно пояснил Григорий. – С какой ещё целью господин Полынский решил обокрасть наше хранилище артефактов? Я уверен, что действовал он по приказу патрона своего, небезызвестного Януария Аполлоновича, родство с коим, как видно, сильнее, нежели масть.
– Это верно, Андрей? – спросила Яблонская. – Учтите, лгать бессмысленно. Во-первых, вам не позволит это сделать уже одно то, что вы Светлый. Уста могут лгать, но аура это сразу показывает. Во-вторых, какие-то остатки совести же у вас есть?
– Есть, – послышалось из дальнего угла, где, почти неразличимый в темноте, сидел Костя. – С Андреем Галактионовичем мне приходилось иметь дело, и к чести его должен заявить, что не чужд он благородства. И потому, Григорий Власьевич, не следует сразу вот так обвинять, не выслушав оправданий задержанного!
– Так и будете молчать, Андрей? – Отражения свечей мигнули в глазах графини, и мне подумалось, что вести допрос ей отнюдь не в радость. Быть может, в той же мере, в каковой мне оному подвергаться.
Молчать и впрямь не стоило. Мы с дядюшкой обсуждали и такой расклад, что могу попасться с поличным. «Вероятность сего небольшая, – внушал он, – охранные их заклятья настроены, как мне известно, только на Тёмных, однако всякая случайность возможна. Тебя могут прихватить и на подходе к хранилищу, и по выходе из него. В хранилище кто-то из них может зайти… мало ли какой артефакт внезапно понадобится посреди ночи? И потому, коли устроят тебе розыск, придётся кое-что сказать. В конце концов, шила в мешке не утаишь. Можешь всё валить на меня, можешь даже раскрыть, что ведомо тебе насчёт заговора, одного только нельзя: не говори, за каким именно артефактом шёл. Крути, уклоняйся, избегай прямой лжи и тем спасёшься. Помни, они Светлые, они презирают те способы доискаться до истины, какие в подобных обстоятельствах были бы всего разумнее. Ни дыба, ни кнут не грозят тебе… постарайся продержаться подольше, а там я тебя вытащу».
– Что хотите услышать, Виктория Евгеньевна? – Не узнал я своего голоса, до того он был хриплым. – Не стану лгать, будто в хранилище ваше пробрался исключительно из тяги к познанию нового и из любви к приключениям. Да, меня попросил об этом Януарий Аполлонович.
– И вы его послушались? – с горечью спросил Костя. – Вы, ставший Светлым, послушались Тёмного? Вы так боитесь его? Неужто осталась у него над вами власть? Чем он вас держит, Андрей Галактионович? На какой цепи? Откройтесь нам, быть может, наших сил хватит, чтобы сию цепь оборвать!
