Тимофей Алексеев - Дети заката
Десять лет назад, в одну из своих экспедиций по югу Красноярского края, будучи тогда еще кандидатом наук, попал Вековой в одну загадочную историю, которой объяснения не нашёл. Тогда он ходил по старинным сибирским сёлам, по бабушкам и древним старикам, выспрашивал про старые сказки да чудеса. Спрашивал про обряды да про старые способы лечения, какими пользовались они и деды их.
И вот в одном посёлке, что на речке Каменке, посоветовали к бабушке Добродее сходить. Живёт она одна в лесу уже давно, ещё как муж её в войну погиб, недалеко от деревни, километрах в десяти. Случается, люди сказали, и лечит, потому как бабы иногда ходят к ней. А что молодому? Рюкзак за плечо — и в путь. Так по тропинке и шёл вдоль речки, пока на краю бора в избу чуть носом не ткнулся. Несмотря на свой преклонный возраст, старушка выглядела лет на шестьдесят. Удивился Вековой сначала и не поверил, что говорили в посёлке, будто ей за восемьдесят. Промелькнула мысль: «А может, и правда, знает какое-нибудь средство от старения? А чём чёрт не шутит?» Представился вежливо, и даже документы ей показал, и с чем пожаловал тоже объяснил. Улыбнулась бабулька да в баню его отправила, дала рушник чистый, по краям старинным орнаментом вышитый. Много повидал в своих экспедициях Вековой вышивок старых, но такие, что были у него в руках, видел только в учебниках.
Прошёл в баню, напарился. Не стал сразу вопросы задавать про рушник — откуда да кто такие славянские орнаменты сейчас помнит да вышить может. Вышел из бани, охланулся на свежем воздухе, а бабулька уже в дом зовёт ужинать. Прошёл в дом, сел за стол, а она из печи ухватом чугунок с наваристыми щами достаёт. И запах такой поплыл по избе, что на мгновение Вековой забыл, зачем и приехал. Но только разлив щи по глиняным мискам, она сама завела разговор. Неторопливо, как бы сама спрашивала и сама же и отвечала. Голос тоже не старческий, напевный. О жизни в городе интересовалась, потом замолчала, словно забыла, о чём речь вела. И вдруг посмотрела на Векового странно, так, словно оценивала. В глаза ему вгляделась, как бы прочитать что-то в них захотела. Спохватилась:
— Что же я тебе чарку-то не поднесла? — Засуетилась, бутыль тёмную из-за печной занавески достала, в кружку солдатскую алюминиевую налила. — На-ко, отведай мёд! Давно настояла! Мужикам с поселка, что заходят, редко наливаю… Надоедят потом.
Вековой поднёс кружку к губам, но не выпил — запах голову вскружил.
— Чай, брезгуешь?
— Да что вы! Запах странный! Не только мёдом пахнет, а будто травами скошенными, бабушка.
— Распознал, сынок. Мёд на травах настоян. Без трав — это просто брага. А этот по-старинному, как раньше делали.
— А когда — раньше? — уцепился Вековой, радуясь, что хозяйка сама начала разговор. — Давно ли?
— Да кто его помнит, когда? Из рода в род это идёт, всегда об этом знали. Да и не только об этом — весь ведь уклад жизни передавался от отца к сыну, от матери к дочери. Вот и помним. Что можем, храним, — горестно вздохнула, — что не можем, забываем… А ты пей, сынок, таким не каждый день угощают.
— А что же в ней, бабушка, особенного?
— Может, вспомнишь чего, что с тобой и не было.
— Разве так бывает? — И медленно выпил полную кружку. — Посмотрим! Говорят, вы, бабушка, лечите людей? Тоже травами?
— Не лечу. Кто приходил, не хворы телом — хворы разумом. Иным помогаю, а иным не могу, так как наказаны.
— Как наказаны?
— Дедом Небесным…
— Вот оно что!.. То-то рушничок расшит древним орнаментом…
— А ты, учёный человек, не ответил мне, для чего по земле ходишь?
— Сохранить, бабушка, хочу то, что ещё люди не забыли, — вот и брожу по белу свету да старых людей спрашиваю. Жалко, если после себя ничего не оставим, так можно стать и родства не помнящими…
— Правда твоя, сынок. Только можно ли всё теперь собрать, что народ наш помнил? Вы вот, учёные, многому не верите. Старых людей, говоришь, спрашивал… А ведь не видел ты их… Старых людей увидеть может тот, кому они сами покажутся.
— Как это? В каждой деревне стариков да старух много.
— А старые люди не в деревне живут — в небытии…
— А что это «небытие»? Сказания, легенды?
— Не знаю, только они оттуда иногда могут прийти, когда помощь земле нашей потребуется. Много ты не знаешь, и поверить тебе трудно, потому как учёный.
— А вы, бабушка, откуда про них знаете?
— Знаю. Только вот, что знаю, передать мне теперь некому. Думала, дитя рожу от Иреслава, мужа моего, так убили его на войне.
— А мне не расскажете?
— Не знаю, какой сон увидишь…
Вековой задумался. Странная эта бабулька! Любит, видно, сказки сказывать. И сам перевёл разговор:
— А что же вы в посёлок не выехали? Жили бы с людьми рядом…
— Здесь храм близко.
— Да нет тут никакого храма, бабушка! Здесь вообще нет ни одной постройки.
Улыбнулась хозяйка, глядя на Векового:
— А храм, сынок, это не только церковь или дворец какой… Истинный храм — это родная для тебя земля под твоим родным небом. У каждого он свой. Мой вот здесь…
Вековой вдруг почувствовал, что не один он с хозяйкой за столом, словно ещё кто-то есть. Он стал озираться, но никого не видел. Где-то в глубине души холодом стал заползать страх. Он много знал о магическом зелье, и страх его был вполне оправдан.
— Да ты, сынок, уже спишь! Пойдём, я в горницу тебя проведу.
— А как же, бабушка, легенда о старых людях?
— Я сказала тебе! Сначала утром сны мне расскажешь.
Утром Вековой проснулся бодрым, но лежал не шелохнувшись, прокручивая в голове свой сон. Странно, но бабушка была права, когда дала выпить пьяного мёда. Сон приснился странный и необычный. Да сон ли это был? И если не сон — так что это было? И если бы это был не сон, можно было бы писать научную статью про увиденное.
Тихо вошла бабушка Добродея.
— Что видел, сынок, расскажи.
— Крещение Руси видел… Побоища… Воинов, не принявших иную веру, видел, и сам будто с ними был. А ещё видел древлян, бабушка…
— А это, сынок, кто такие? Иноземцы?
— Тоже славянская ветвь, но со звериным началом. И они вроде как с попами стали заодно или перевоплотились, стали как бы их послушниками. Но угрозу они несут для Руси: ищут переход. Только куда — не понятно мне. Я там простым воином был и тоже убивал, бабушка…
— Кого убивал, сынок? — у бабушки Добродеи был строгий взгляд. — Своих?
— Нет, бабушка, людей в халатах и лисьих малахаях. Они скот уводили и людей. Странный какой-то сон, Добродея.
— Не сон то был, сынок, — это память твоя о роде. И это тоже храм, — задумалась на какое-то мгновение. — А теперь возьми старые письмена и посудину и храни, пока не скажут, кому передать.
