Кассандра Клэр - Сумеречные охотники. Город праха
— Как думаешь, Валентин мог утонуть?
— Очень опрометчиво считать злодея мертвым, если не видели труп собственными глазами, — изрек Саймон. — Это ведет к жестоким разочарованиям и неприятным сюрпризам.
— Ты прав, — кивнул Джейс. — Вряд ли он погиб. Мы бы уже нашли Орудия смерти.
— Разве Конклав не может продолжать существование без них? — спросила Клэри. — Вне зависимости от того, жив ли Валентин?
— Конклав всегда будет продолжать существование. Это единственное, что он умеет делать… — Джейс посмотрел на восток: — Солнце встает.
Саймон окаменел. Клэри даже не сразу поняла, отчего, но потом осознание накрыло ее ужасом. На восточной стороне горизонта разрасталось кровавокрасное пятно. Первые лучи солнца окрасили воду в фантастические оттенки зеленого, алого и золотого.
— Нет! — прошептала Клэри.
Джейс удивленно посмотрел на нее, на Саймона, замершего, как мышь перед котом, — и все понял. Он вскочил на ноги, подбежал к кабине и что-то сказал Люку. Тот резко обернулся и покачал головой. Пикап рванул вперед — видимо, Люк утопил педаль газа. Клэри схватилась за борт кузова, пытаясь удержать равновесие. Джейс кричал Люку, что надо любым способом заставить колымагу ехать быстрее, но Клэри понимала, что рассвет им уже не обогнать.
— Должен же быть какой-то выход! — воскликнула она, не веря, что за какие-то пять минут бездна радости может смениться бездной отчаяния. — Если мы попробуем закрыть тебя одеждой…
— Ничего не выйдет. — Саймон не сводил глаз с золотого диска, выползающего из-за горизонта. — Никакие тряпки не помогут. Рафаэль объяснял, укрыться можно только за стенами.
— Нет! Должен быть выход!
— Клэри, — перебил ее Саймон и протянул руки. — Иди сюда.
Глаза у него стали огромными и совсем темными. Клэри упала ему на грудь, отчаянно пытаясь собой заслонить его от неумолимого солнца, зная, что это бесполезно. Как только солнечные лучи коснутся Саймона, он рассыплется пеплом.
Какое-то время они сидели без движения, крепко обнявшись. Клэри чувствовала, как вздымается и опускается его грудь. Дыхание осталось просто привычкой — вампиры не испытывали в нем необходимости.
— Не умирай! Я тебя не отпущу!
— Боюсь, у тебя нет выбора, — сказал Саймон, и Клэри почувствовала, что он улыбается. — А я-то думал, что больше никогда не увижу солнца. Надо же, ошибался…
Джейс что-то крикнул. Клэри подняла глаза. По небу расплывались розовые пятна, словно в чистую воду плеснули краской.
— Я люблю тебя, — промолвил Саймон. — Я никого, кроме тебя, не любил.
Нежно-розовое небо озарили золотые лучи, как прожилки в благородном мраморе. Река вокруг заблестела под солнцем. Саймон, откинув голову, посмотрел прямо на сияющий шар, и в его глазах отразилось жидкое золото, как будто он сам уже начал плавиться.
— Саймон! — закричала Клэри, вцепившись в его плечи.
Джейс схватил ее и потянул назад. Девушка пыталась вырваться, но он держал крепко и что-то настойчиво повторял, снова и снова, пока она не опомнилась и не начала понимать его слова.
— Клэри, посмотри, посмотри!
— Нет! — Она закрыла лицо руками, чувствуя на них солоноватый вкус воды, так похожий на вкус слез. — Я не хочу! Я не могу!
— Клэри! — Джейс силой отнял ее ладони от лица, и в глаза ей ударил яркий свет. — Посмотри!
Она наконец послушалась, и воздух со свистом вырвался из легких. Саймон сидел на самом солнце и с изумлением рассматривал свои руки. Волосы у него золотились в утренних лучах, а на воде плясали яркие блики. Саймон вовсе не рассыпался пеплом — солнце ласково гладило его кожу, не оставляя на ней ни пятнышка.
Вещей оказалось даже меньше, чем Джейс предполагал. Он прожил в Институте целых семь лет жизни, а уносил полрюкзака одежды, небольшую стопку книг и кое-какое оружие. За окном темнело, тусклый алый свет падал на нехитрые пожитки, сложенные на кровати.
Сначала Джейс раздумывал, забирать ли с собой то немногое, что осталось от его прошлой жизни в Идрисе. Магнус вернул ему отцовское кольцо, вот только Джейсу больше не хотелось его носить. В конце концов он повесил кольцо на шею на цепочке, а вещи решил забрать. Незачем оставлять память о себе в Институте.
Когда он уже заканчивал паковать рюкзак, в дверь постучали. Джейс ожидал увидеть Изабель или Алека, но на пороге стояла Мариза в строгом черном платье. Она как будто резко постарела, в углах рта залегли глубокие морщины. Голубые глаза остались единственным пятном цвета на лице, лишившемся всех красок.
— Я могу войти?
— Вы можете делать все что угодно, — ответил Джейс, возвращаясь к рюкзаку. — Это ваш дом.
Он начал утрамбовывать одежду в рюкзаке с несколько большим усилием, чем для этого требовалось.
— Институт принадлежит Конлаву, — уточнила Мариза. — Мы тут просто хранители.
— Без разницы.
— Что ты делаешь?
Если бы Джейс не знал Маризу, он решил бы, что у нее дрожит голос.
— Собираю вещи. Как все перед отъездом.
Мариза побледнела:
— Не уходи. Если хочешь остаться…
— Не хочу. Мне здесь не место.
— Куда ты пойдешь?
— К Люку, — заявил Джейс, глядя, как она меняется в лице. — Немного поживу у него, а потом решу. Возможно, отправлюсь в Идрис.
— Ты считаешь, что тебе место именно там? — с горечью спросила Мариза.
Джейс замер, глядя на рюкзак:
— Я понятия не имею, где мне место.
— Рядом с семьей, — произнесла Мариза и шагнула к нему. — С нами.
— Вы меня вышвырнули, — резко сказал Джейс и, спохватившись, попытался смягчить тон. — Мне очень жаль, что все произошло именно так. Но если я не был нужен вам раньше, зачем я вам сейчас? Роберт нездоров, за ним надо ухаживать. Я буду только обузой.
— Обузой?! — переспросила Мариза. — Роберт хочет тебя видеть, Джейс.
— Сомневаюсь.
— А как же Алек? Изабель, Макс? Ты не веришь в то, что нужен мне, и я не вправе тебя за это винить. Но в них-то можешь не сомневаться! Мы многое пережили, Джейс. Не делай им больно.
— Это нечестно.
— Ты вправе меня ненавидеть, — сказала Мариза. Джейс с изумлением понял, что голос у нее действительно дрожит. — Но все, что я делала, я делала, чтобы защитить тебя. Даже когда выгоняла из дома. Потому что хотела защитить, а еще потому, что боялась.
— Боялись меня?
Мариза кивнула.
— Знаете, это для меня большое утешение, — съязвил Джейс.
Мариза глубоко вздохнула:
— Я боялась, что ты разобьешь мне сердце так же, как Валентин. После него ты был первым неродным человеком, которого я полюбила. Первым живым существом. Совсем ребенком…
