Кэролайн Черри - Врата Изгнанников
Лошади заволновались, оба мерина, кобыла и жеребец, значит для этого есть серьезная причина, Моргейн остановилась на полуслове и прислушалась, и он, тоже, дрожа от ночного холода и закоченевших мышц.
Потом сжал ее руку, сильно, и прошептал в самое ухо. — Согласен. Едем, мне это не нравится.
Он встал на ноги, не застонав, одним движением, не обращая внимания на резанувшую тело боль. Подошел к Эрхин, успокоил ее и заводных лошадей, пока Моргейн занималась Сиптахом.
В свете звезд они увидели, что внизу, там где у подножия холма тек ручей, появился одинокий всадник, который стал поить свою лошадь в маленькой заводи. Спустя какое-то время появилось еще двое, тоже напоили лошадей, и с шумом пересекли поток.
Вейни дрожал. И никак не мог остановиться. Он обнял Эрхин за голову и приказал ей стоять тихо; и насколько мог крепко держал уздечки заводных лошадей, пока Моргейн успокаивала Сиптаха.
Кто бы это не был, но не люди Чи, точно. Скорее всадники из Манта, охотящиеся на опасных чужаков — иначе они бы ехали по дороге днем, как обычные честные путешественники.
Наконец он позволил себе пошевелиться и посмотрел на Моргейн. — Могут быть и другие, — прошептал он. — Они ищут лагерь рядом с водой.
— Наша единственная надежда: они не сумеют отличить наши следы от своих. — Она бросила поводья Сиптаха ему на шею и вскочила в седло. — Или еще лучше — от следов людей Чи.
Он поставил ногу в стремя Эрхин и поднялся на верх с усилием, которое стоило ему очередного приступа.
Если бы они отважились развести огонь, если бы могли приготовить горячий напиток из трав, который вызвал бы пот и прогнал боль, если бы могли прокипятить тряпки и перевязать раны, если бы он мог полежать на солнце и согреться, внутри и снаружи, вместо того, чтобы лежать в холоде и опять скакать, если, если, если — но они слишком близко от ворот, а враг слишком хорошо знает об опасности.
Повернуть назад, с мольбой подумал он. Обратно в холмы, равнины, переждать, восстановить силы.
Но они зашли слишком далеко. Здесь у них нет ни друзей ни убежища, и он больше не доверял своим инстинктам. Ему хотелось, очень сильно хотелось добраться до ворот, и он надеялся попасть куда-нибудь, все равно куда, лишь бы выбраться отсюда и начать все сначала.
Они не осмелились ехать быстро в темноте, по каменистой, неровной земле. Они спустились вниз по длинному изогнутому склону холма, проехали мимо других, пересекли склоны, заросшие кустарником. Ехали тихим шагом, не волнуя лошадей, под ночным небом, слишком открытым, чтобы быть безопасным.
Однажды, когда уши Сиптаха встали торчком и Эрхин поглядела налево от них, внутри его все холодело. Он представлял себе вражескую армию где-то недалеко от них — или одинокого лучника, выстрел которого может быть смертельным. — Скорее всего какие-нибудь животные, — наконец сказала Моргейн.
Дальше и дальше, пока они не остановились в роще, заросшей невысоким кустарником. — Лио, я думаю, надо дать лошадям отдохнуть, — сказал он. — Но разбивать здесь лагерь мне не хочется.
— Да, — сказала Моргейн, соскользнула на землю, привязала поводья Сиптаха к седлу и начала успокаивать жеребца, который то косился на меринов, то поднимал и опускал уши и мотал головой в сторону Эрхин, с которой уже спустился Вейни.
— Да стой же ты, — прошипела Моргейн серому, и натянула поводья, что обычно успокаивало жеребца, но не сейчас: он вскинул голову и раздул ноздри, уши стояли торчком.
— Подожди, — негромко сказал Вейни, так спокойно, как только мог. — Здесь кто-то есть.
Лошади — очень уязвимы. И никакой уверенности, что дальше можно найти для них убежище. Быть может дальше будет только хуже. Сиптах опять протестующе мотнул головой и заплясал на месте.
— На рассвете мы будем как на ладони, — сказала она. — И ничего не поделаешь.
— Тогда они обрушатся на нас всеми силами. Лио, на этот раз…
— Я думала, что ты больше не будешь советовать.
Он слишком резко вздохнул. Из сломанных ребер ударила боль. — Лио…
Треснул куст, кто-то поднимался по склону.
— Я согласен с тобой, — сказал он. — Давай убираться отсюда.
— Поехали! — прошипела она, и села на Сиптаха, хорошо выученного и надежного, который пронес ее через все миры.
И он выбрал Эрхин, по той же причине, потому что это была лошадь, которую он знал, которая отвечала на малейшее движение его пяток и коленей. Обоих заводных лошадей он взял на себя, и его седло вздрагивало каждый раз, когда они преодолевали очередной подъем или перепрыгивали через камни, обильно усеивавшие землю. В темноте, при свете звезд, хвост Сиптаха время от времени вспыхивал перед ними, но быстро исчезал за черными кустами и деревьями, а удары копыт, дребезжание брони и сбруи, и скрип кустов угрожающе громко звучали в ночной тиши.
Вниз со склона покатого холма, вдоль крошечного ручейка, они сохраняли постоянную скорость, пока Моргейн не подняла руку и он остановился, тяжело дышащие лошади сгрудились вместе, их громкое дыхание, удары копыт по земле и звяканье сбруи заглушали любые звуки, которые могли идти сзади.
— Я не слышу их, — наконец сказал он.
— И я, — прошептала Моргейн, и, повернув Сиптаха, опять направилась вверх по склону холма, долгий и тяжелый подъем, особенно для того, кто ведет двух лошадей, привязанных к сбруе Эрхин.
Когда они достигли вершины холма, небо на востоке слабо осветилось и звезды начали таять, знаменуя наступление нового дня.
Они поменяли лошадей и поскакали вниз уже на меринах, ведя за собой Эрхин и Сиптаха, слишком усталых, чтобы возражать. Красный край солнца уже поднимался, освещая землю тусклым светом, и на горизонте появились рвущиеся в небо скалы Манта, похожие на кривые зубы гигантского дракона.
Мерин покачнулся, но сумел выпрямиться, и Вейни подбросило в седле; на мгновение весь восток расплылся и закружился, он схватился за луку седла, задержал дыхание и попытался расслабится, пережидая боль. Но боль не уходила, и он укусил себя за щеку изнутри, а потом еще и еще, чтобы боль от новой раны перебила другую, слишком сильную.
Моргейн мгновенно уловила, что с ним что-то случилось и, пока он сражался с собой, подскакала поближе, ее лошадь встала бок о бок с его, среди кустов и камней. — Вейни?
— Все в порядке. — Сердце стучало, его бил озноб, небо не хотело останавливаться, и он испугался, что может упасть, прямо на нее, заставив ее изменить свои планы и делать то, чего она не хочет.
Но нет, подумал он, еще нет. Если угрозы и удары врагов заставляют только покрепче сидеть в седле, его собственная решимость должна сделать то же самое, а потом еда, вода и небольшой отдых прогонят головокружение из головы и оцепенение из мышц.
