Андрей Басирин - Убить Ланселота
– Помню, – поддерживает стражник помоложе, – однажды мальцом заигрался… и того… забыл подбросить.
– И?
– Ну что, что… замерзло пламя-то. Так, что вьюшку печную закрыть не удалось.
Варвары хмурятся.
– Ох, лупливал я малых за такие штуки, – вздыхает старший. Шаман кивает согласно. – Недогляд, небрежение, а с того – всей семье убыток. И печь долотом приходится отчищать. От огня замерзшего-то…
Его преосвященство шумно отхлебнул из чашки, Варвары… Так и не понять, издеваются над ним или всерьез говорят. И то, и то возможно. Он протянул чашку шаману, и тот щедро плеснул чаю.
Что-то шло не по плану. Дурное предчувствие не давало его преосвященству покоя.
Где-то что-то не так.
С кем же? С бунтовщиком? Королем Финдиром?
– А скажите, – спросил он, – духи у вас сильно бунтуют?
– Духи? Что за духи? – удивился шаман.
– Да так, ничего… Вот уже второй раз неподалеку воротца открывают. Проход на план огня. Пустяки, не обращайте внимания.
Тальберт отлично понимал, против чего идет. Шуты редко бывают дураками. Вот только другого выхода у него не было.
Он опоздал всего на чуть-чуть. В миг, когда Оки торжественно вручил Истессо меч Ланселота, за его спиной открылась дверца. Крошечная – всего в локоть высотой, – висящая в воздухе дверца, вся изузоренная лепестками огня.
– Тальберт! – крикнула Маггара, кружа над головой маленького варвара. – Тальберт, мы вернулись!
– И Дамаэнур с нами! – подхватил Гилтамас. Глаза Финдира округлились, словно у ребенка, что воровал конфеты с елки, а наткнулся на живого Деда Мороза.
– Это что за шутки? – крикнул он. – Куда? Что?
И:
– Руби их!
События понеслись вскачь. Представьте пиротехника, что собрал всяческие «вдруг!», «а тут!» и «внезапно!», слепил из них фейерверк и запалил. Так и тут.
…Хоакин боднул Оки лбом в челюсть…
…варвары вскинули луки…
…король рванул крышку табакерки…
…Маггара заверещала, увидев кровь и потерянный шутовской колпак…
…в снег из волшебной дверцы пролилась огненная струя…
Взметнулись облака пара. Стрелы ушли в него, как в молоко. Финдир промахнулся и ненароком вытряхнул содержимое табакерки в лицо Большому Проценту.
– Апчхи! Апчхи! Апчхи!
– Будьте здоровы! Будьте здоровы! Будьте здоровы!
Харметтир осел в снег. Бухгалтеры, ринувшиеся в погоню за Хоакином, столкнулись с ним, и возникла куча-мала. Руки, ноги, копья, шлемы – все смешалось.
– Держите мерзавцев! – визжал король. – Поймаа-а-ать!
В туман полетели сети. Когда пар рассеялся, взглядам аларикцев предстал Оки. Спеленатый сетями по рукам и ногам, маленький тан яростно верещал и ругался. Меч Ланселота он так из рук и не выпустил.
– Где Хоакин, мерзавец?!. – обрушился на него Финдир. – Под суд пойдешь!
– Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!
Длинная Подпись стряхнул с себя бухгалтеров.
– Бежал! – взревел он. – В портал нырнул, паскуда!
– В какой?
Варвары с надеждой уставились на снег перед порталом. Но нет. В беготне и суете все следы Ланселота оказались затоптаны.
Зеркало загудело, подобно гонгу. Огоньки свечей покачнулись, выплюнув к потолку черные струйки дыма. Миг – и они вновь горели ровно и ясно. Храмовая безмятежность стояла на страже самой себя. Какие бы катаклизмы ни происходили в мире, покой Эры Чудовищ оставался нетронутым.
Хоакин огляделся. После звенящего холода Урболка воздух храма показался ему обжигающим. Меж мраморных колонн колебалось марево, черно-красные плитки пола блестели, словно облитые маслом.
– Уррра! – Гилтамас и Маггара принялись выписывать сверкающие зигзаги в воздухе. – Спасены! Спасены!
– Еще не совсем.
Хоакин взялся за подсвечник и ударил в зеркало, откуда только что выбрались беглецы. Раз, и другой, и третий. Во все стороны полетели осколки.
– Прекрасно! – Огненная ящерка у ног стрелка прищелкнула хвостом, – Сие знаменует наше спасение. Не будем же медлить.
– А ты кто такой? – поинтересовался Хоакин. Ящерка показалась ему похожей на Инцери, но выглядела покрупнее и помускулистее. В ее… его фигуре не было и следа девичьей хрупкости и утонченности. На голове огненная корона, да и голос – голос пусть юношеский, но властный. Принадлежащий существу, которое привыкло повелевать.
– Мое имя – Дамаэнур, – поклонился элементаль. – Я – принц огненного плана и явился в этот мир за своей невестой.
– Ты вовремя, друг. Не знаю, как бы мне пришлось разбираться с варварами… Я в долгу перед тобой.
– Не стоит об этом. Его преосвященство – мастак на разные фокусы. Разбитое зеркло его надолго не задержит.
– Точно, – поддержала Маггара. – Будь он верблюдом или канатом, пролез бы в игольное ушко.
– Так что же мы ждем?
И они двинулись в путь.
Если следовать логике вещей, стрелок никогда не видел Лизу. Бизоатон наложил заклятие до того, как Истессо встретил Фуоко. Но любовь не подчиняется обычной логике. Ей плевать на заклятия и хитроумные планы королей. Память Хоакина была чиста, но отчего так колотилось его сердце? Есть что-то, что располагается за рассудком и памятью. Что-то, что живет, даже когда человек не властен над собой. Заклятие Бизоатона бесследно выглаживало боевые шрамы на теле Хоакина, но тонкую силу, что вошла в его сердце, уничтожить не смогло.
– Хок, ты молчишь… – Маггара тревожно посмотрела на стрелка. – Что с тобой?
– Ничего. Это мои последние часы под заклятием неизменности. А что потом, не знаю.
– Меняться всегда страшно, – заметил Дамаэнур. – Мы, элементали, проходим через множество превращений. Искра, пламя, саламандра, феникс. Каждый раз – будто последний. И мы дрожим: вдруг в своих метаморфозах затронем нечто изначальное? Что-то, что составляет основу нашей природы?
– Да… – Шаги Ланселота стали глуше. На черно-красных плитках появились ковры. – Я слишком привык к заклятию… Я стал им пользоваться, обжился в нем, обустроился. Слышишь, Маггара? – Он обернулся к фее. – Это очень удобно: чихнуть и стать непонимающим. Ребенком, которого ведут за руку, которому объясняют, что делать. Что есть добро, а что – зло.
– И часто ты прибегал к таким трюкам? – спросил вдруг Гилтамас. Стрелок услышал в его тоне нотку презрения: сильфы болезненно воспринимают ложь. – Прятаться за увечьем… Это как притворяться больным, чтобы за тобой ухаживали.
– Да, наверное, – медленно произнес стрелок. – Я попробовал всего один раз. Там, перед порталом.
Когда погиб Ойлен, когда стало ясно, что все вокруг – ложь и обман, а Ничевоенное Готтеннетотское Передмолчание – лишь предлог для грабежа и убийства, Ланселот затосковал. Мучительно захотелось чихнуть, погрузиться в сладостные волны неведения, стать куклой на ниточках. Но спасительный чих не приходил, и Хоакину пришлось притвориться. Странно, что Финдир – сердцевед и знаток душ – ему поверил. Видно, очень хотел поверить. Ложь сплелась с ложью и враньем же обернулась. Но скоро этому придет конец.
