Р. Бэккер - Воин кровавых времен
— Ты не понимаешь, что такое для нас Гнозис, — добавил он. — Я поплачусь не одними душевными терзаниями.
— Тогда научи меня! Дай мне понять!
«Это же Келлхус! Мы обнаружили его вместе!» — Эсми… Я не могу говорить об этом. Просто не могу…
— Но почему?
— Я знаю, что ты скажешь!
— Нет, Акка, — отозвалась она, вновь ощущая свойственную представительницам ее профессии холодность. — Ты не знаешь. Ты даже понятия не имеешь.
Ахкеймион поймал грубую пеньковую веревку, привязанную к уздечке мула, и начал теребить ее в руках. На мгновение все в нем: сандалии, упакованные вещи, одежда из белого льна — все показалось одиноким и несчастным. Почему он вечно выглядит таким несчастным?
Ей вспомнился Сарцелл, уверенный в себе, холеный и пахнущий благовониями.
«Убогий рогоносец».
— Я не бросаю тебя, Эсми, — сказал он. — Я никогда не смогу бросить тебя. Никогда больше.
— Но я вижу одну лишь циновку для спанья, — бросила она.
Ахкеймион попытался улыбнуться, затем развернулся и неуклюже зашагал прочь, ведя Рассвета на поводу. Эсменет глядела ему вслед; ее мутило, как будто она стояла на вершине высокой башни. Ахкеймион двинулся по тропе, идущей на восток, мимо выцветших круглых шатров. Он так быстро уменьшался… Просто удивительно, отчего на ярком солнце люди издалека выглядят просто темными фигурками…
— Акка! — закричала Эсменет.
Ей было безразлично, кто ее услышит.
— Акка!
«Я люблю тебя».
Фигурка с мулом на миг остановилась, далекая, неузнаваемая.
Она помахала рукой.
А потом исчезла за рощей черных ив.
Ахкеймион обнаружил, что разумные люди, как правило, менее счастливы. Причина проста: они умеют логически обосновывать свои иллюзии. А способность усвоить Истину имеет мало общего с умом — точнее, ничего общего. Разум куда лучше годится для того, чтобы оспаривать истины, нежели для того, чтобы открывать их. Потому-то он и бежал от Келлхуса и Эсменет.
Ахкеймион шел по тропе; по правую руку от него нес свои черные воды Семпис, а по левую тянулись ряды огромных эвкалиптов. Если не считать мимолетных прикосновений солнечных лучей, проникающих в просветы между кронами, эвкалиптовый навес надежно укрывал от зноя. Ветерок пронизывал белую льняную тунику. Как же все мирно и спокойно, когда ты в одиночестве, подумал Ахкеймион.
Когда Ксинем сообщил ему, что в Сареотской библиотеке обнаружились книги, имеющие отношение к Гнозису, Ахкеймион прекрасно понял подтекст этого сообщения. «Тебе лучше уйти», — сказал ему друг. С той памятной ночи Ахкеймион все ждал, что его прогонят от костра маршала, пусть даже на время. Более того — он нуждался в изгнании, нуждался в том, чтобы его вынудили уйти…
И тем не менее это было больно.
Ладно, неважно, сказал себе Ахкеймион. Всего лишь очередная распря, порожденная их неудобной дружбой. Знатный дворянин и колдун. «Нет друга труднее, чем грешник», — писал один из поэтов Бивня.
А Ахкеймион и был грешником.
В отличие от других колдунов, он редко размышлял над проклятостью своего дара. Ему казалось, что примерно поэтому мужья, бьющие жен, не размышляют о кулаках…
Но были и другие причины. В молодости Ахкеймион относился к числу студентов, отличавшихся непочтительностью и неблагочестивостью, как будто то непростительное богохульство, которое он изучал, давало ему право на все прочие виды богохульства. Они с Санклой, его товарищем по комнате, имели обыкновение читать «Трактат» вслух и хохотать над его нелепостями. Например, над отрывками, касающимися обрезания жрецов. Или отрывками о всяких идиотских очистительных ритуалах. И только один момент привлекал его внимание на протяжении многих лет — знаменитый тезис «Ожидай без увещеваний» из Книги жрецов.
— Послушай-ка! — однажды вечером воскликнул Санкла, уже валявшийся на своей койке. — «И Последний Пророк сказал: "Благочестие — не дело менял. Не давайте пищу за пищу, крышу над головой за крышу над головой, любовь за любовь. Не швыряйте Добро на весы — давайте, не ожидая воздаяния. Отдавайте пищу даром, крышу над головой даром, любовь даром. Уступайте обидчикам вашим. Вот единственное, чего нечестивцы не сделают. Не ожидайте ничего, и обретете вечное блаженство"».
Парнишка остановил на Ахкеймионе взгляд своих темных, вечно смеющихся глаз — глаз, что на некоторое время сделали их любовниками.
— Можешь в это поверить?
— Во что поверить? — спросил Ахкеймион.
Он уже начал улыбаться, потому что знал: все, что придумывает Санкла, на редкость потешно. Таким уж он был человеком. Его смерть — он погиб в Аокниссе три года спустя, от руки пьяного дворянчика с Безделушкой — стала для Ахкеймиона тяжким потрясением.
Санкла постучал по свитку пальцем — в скриптории его бы за такое взгрели.
— По сути дела, Сейен говорит: «Отдавайте, не ожидая вознаграждения, и сможете рассчитывать на вознаграждение побольше»!
Ахкеймион задумался.
— Понимаешь? — продолжал Санкла. — Он говорит, что благочестие заключается в том, чтобы делать добрые дела без корыстных побуждений. Он говорит, что если ты рассчитываешь получить что-то взамен, значит, ты не даешь ничего — ничего!.. Просто не даешь.
У Ахкеймиона перехватило дыхание.
— Значит, айнрити, ожидающий, что он будет возвышен до Внешнего мира…
— Не дает ничего, — отозвался Санкла и рассмеялся, не в силах поверить самому себе. — Ничего! Мы же, с другой стороны, отдаем свои жизни, чтобы продолжить борьбу Сесватхи… Мы отдаем все, а взамен можем ожидать лишь проклятия. Это сказано о нас, Акка!
Это сказано о нас.
Какое бы искушение ни несли в себе его слова, какими бы волнующими и важными они ни были, Ахкеймион сделался слишком скептичным, чтобы верить в них. Они выглядели чересчур лестными, чересчур возвеличивающими, чтобы быть истиной. И поэтому Ахкеймион думал, что достаточно быть просто хорошим человеком. А если недостаточно, значит, тот, кто измеряет добро и зло, сам недобр.
И похоже, именно так и обстояли дела.
Но конечно же, Келлхус изменил все. Теперь Ахкеймион много размышлял о своей проклятости.
Прежде этот вопрос казался лишь поводом для самоистязания. Бивень и «Трактат» выражались по поводу колдовства предельно ясно, хотя Ахкеймион читал и много еретических трудов. Там утверждалось, будто противоречия в сути Писания доказывают, что пророки — и древних дней, и относительно недавних времен — были обычными людьми. «Все небеса, — писал Протатис — не могут сиять через единственную щелочку».
А поэтому возможность усомниться в его проклятости существовала. Возможно, как предположил Санкла, проклятые на самом деле были избранными. А возможно, как предпочитал думать Ахкеймион, избранниками были сомневающиеся. Ему часто казалось, что искушение изображать уверенность — самое наркотическое и самое пагубное из всех искушений. Творить добро без уверенности означало творить добро без ожидания награды… Быть может, само сомнение было ключом.
