Виталий Сертаков - Коготь берсерка
— Чем ты теперь живешь? — осведомилась Астрид. — У тебя богатый двор.
— Финны платили подати ярлам Гудреда, теперь платят подати мне, — приосанился Мыльный Камень. — Мы берем с каждого по мешку птичьего пера, по сто мер моржовой кости и по три оленьих шкуры. Другие платят готовым канатом, а зимой привозят много битого тюленя. Замороженного мяса так много, что бывает некуда девать.
— Я слышала, что здешние финны бедны, — заметила Астрид. — Ты сам решаешь, сколько им платить?
— Мы не обираем бедных, — заявил Сьеберн. — Лопари живут не так, как мы. Но и у них есть богачи, есть нойды и вожди. Я видел становища, где гуляют тысячные стада оленей, а вожди покупают себе по семь женщин. Но они тоже не хотят ссориться с нами. Со знатных я беру в год одну медвежью шубу, трех маток и трех ездовых оленей и дюжину мер лучшего пера. Кто не бьет птицу, с тех мы берем десять шкурок куницы и столько же выдры или канаты из тюленьей кожи. Канаты я могу продать в городе втрое дороже.
— Неплохо, неплохо… — пробормотал Торольв, оглядывая потолочные балки. Оттуда свисали бесконечные вязанки сушеной рыбы.
— А кому ты платишь подати? — прямо спросила Астрид. — Серая Шкура добрался до здешних мест?
— Ну, уж нет! — рассмеялся Сьеберн. — Со времен правления Гудреда мы отдаем десятую часть его ярлу. Вы слишком долго не имели новостей. Харальда теснят со всех сторон. Он едва удерживает срединные фюльки.
— Но Мать конунгов сильна, — прошептала Астрид.
— Да, это верно, — помрачнел бонд. — Против Гуннхильд никто не смеет возразить. Говорят, она научилась привораживать юношей, и те готовы умирать за нее и делают все, что она прикажет.
— Ты покажешь нам свои каменоломни? — улыбнулась Астрид. — Я хочу, чтобы мой сын увидел, как возникает красота.
Дагу тоже не терпелось взглянуть на работу загадочных мастеров. Сьеберн повел гостей в каменоломню. Дорога оказалась неблизкой и виляла среди нагромождений валунов. Даг невольно поежился, уж слишком ему эти камни напомнили страшные сейды вельвы Пиркке.
Внезапно перед путешественниками открылись узкие щели в скале, явно рукотворного происхождения. Возле каждой громоздились кучи щебня, сосновые стволы подпирали низкие своды. Чем глубже Сьеберн забирался в лабиринт ходов, тем слышнее стучали молотки. Наконец, гости усадьбы преодолели последний поворот, и Даг не смог сдержать восхищенного возгласа.
Мастера сидели на сколоченных лесенках, висели на веревочных перекладинах, они чем-то походили на ласточек, роющих норы в скале. Вертикальная скала представляла собой громадный кусок мыльного камня. Мускулистые парни нещадно колотили молотками и зубилами, вырезая чаши, кувшины и горшки прямо из поверхности скалы. Внизу, под навесами устроились их товарищи, этим досталась более деликатная работа.
— Грим и Хьялти лучше всех вырезают веретена и лампы. — Сьеберн с гордостью представил двоих седовласых мастеров. — Их работу ждут и дорого покупают в Трондхейме и даже в Бирке.
— Красивые веретена! — оценила Астрид. — Смотри, сын мой, как делают красоту. Когда ты вернешься сюда повелителем, ты будешь любить и оберегать этих людей.
Маленький Олав подбоченился и важно кивнул.
— А это что? — спросил Даг. В длинных кусках породы ему почудилось что-то знакомое.
— Это то, о чем ты подумал, парень, — улыбнулись мастера. — Это кузнечные формы. В них будут отливать подковы, дверные засовы и даже мечи.
Прямо над головой Дага висел парень и орудовал заостренной стамеской. Казалось, что изящная двуручная чаша росла прямо из стены. Мастеру оставалось лишь вырезать основание. Внизу чашу уже ждали двое мальчишек с короткими стамесками, а в сторонке в ряд стояли результаты их трудов. Здесь были наборы грузил для весов, сундучки, светильники и, конечно же, фигурки богов. Сьеберн охотно подарил будущему конунгу Олаву три фигурки. Однако Астрид заставила сына сделать ответный подарок. С вежливым поклоном хозяин усадьбы принял у мальчика игрушечный меч.
Весь следующий день гости отсыпались. За завтраком зашел бесконечный разговор о дележе власти, коварстве врагов и далеких друзьях.
— А почему вашего конунга зовут Серая Шкура? — с набитым ртом осведомился у Ивара Даг. — Он носит на себе шкуру степного волка?
— Вот уж нет, — расхохотался берсерк. — Он носит на себе овечью шкуру. Бе-е-е… — смешно передразнил овечье блеяние Ивар. — Но я не ловкач долго говорить. Спроси лучше Торольва.
— Я расскажу! — Торольв вытер бородой жирный рот. — Я говорил тебе, что ведьма Гуннхильд еще не звалась Матерью конунгов, пока скрывалась с сыновьями у нашего врага, датчанина Синезубого. Потом ее сын Харальд стал нападать на нашего властителя Хакона, и, наконец, проклятые Эйрикссоны победили. Они стали править, и правили так, что в стране кончились зерно и рыба. Долгое время Харальд бился за Тронхейм и Вик, но не мог ничего поделать, там крепко сидел Трюггви, муж: моей дочери… Харальд затаил зло, ведь ему хотелось не только западное побережье. Тогда он вместе с братьями стал нападать на ярлов и могучих бондов, стал их стравливать между собой и хитростью уничтожил многих.
— Это все она, проклятая колдунья Гуннхильд, — скрипнула зубами Астрид.
Северянин невольно вздрогнул. В очередной раз он порадовался, что не давал обещаний умереть за семью Астрид. Эта прекрасная валькирия в своей ненависти готова была уничтожить весь мир, лишь бы вернуть трон конунга маленькому сыну.
— Торольв, ты обещал рассказать о шкуре, — кашлянул хозяин усадьбы.
— Ах да, о шкуре! Так вот, когда Харальд захватил Хардангр, он гулял в порту и смотрел на приплывавшие корабли. И с ним гуляли знатные люди и его ближние херсиры. В тот день приплыло несколько кораблей, и торговля шла бойко. Но люди говорят, что был один исландец, у которого ничего не купили. Многие смотрели на его товар, но такая странная овчина никому не глянулась. Тогда этот купец увидел на берегу Харальда и пошел к нему. Он знал Эйрикссона еще раньше и оказал когда-то ему услугу. Исландец попросил помощи у конунга, он стал жаловаться, что проделал долгий путь понапрасну, что народ тут бедный и нет радости торговцам. Говорят, что Харальду совсем не понравились эти слова, как будто его обвинили в бедности народа, а это так часто и случалось в те дни. Ведь целые области голодали, и боги отвернулись от негодных сыновей Гуннхильд. Находились смелые жрецы, которые прямо говорили: Бальдр мстит Эйрикссонам за убийство Хакона Доброго, и не будет им покоя…
Э-э, о чем это я? Ах, да. Так вот, Харальд поднялся на корабль исландца и увидел огромные тюки с серой овчиной, которую никто не хотел покупать. Тогда он сказал: «Продай мне одну из тех серых шкур, она мне подойдет!» Исландец выбрал конунгу лучшую шкуру, и Харальд снова похвалил ее. Тогда люди из его дружины и многие бонды тоже поднялись на палубу, и торговец мигом распродал свой товар. А люди в Хардангре стали называть конунга Серая Шкура. Или Серый Плащ.
