Городская фэнтези-2006 - Руденко Борис Антонович

Вернувшись на чужую дачу, он нашел табуретку и, встав, примерился к старым ходикам на стене.

Он попробовал провернуть стрелки вперед, но они не поддавались, вот обратно они шли с охотой, а при движении в будущее только гнулись.

Он выпил кипятку с вареньем, что нашли, да не доели близнецы, и попробовал еще раз. Стрелки встали намертво, и он понял, что и его время кончилось.

Ляпунов был прав — город зачерпнул их пригоршней, и уже не выяснишь, из-за какой игры отобрали его, Минина. Может, мы просто слишком сильно любили этот город, подумал он, но при чем тут близнецы?

Но он одернул себя — много ли он знал о близнецах, ведь сейчас он не помнил даже их имен.

Минин услышал далекий рокот мотора и, подхватив винтовку, выбрался из дома.

Там, на холме неподалеку появился кургузый, будто игрушечный танк. Минин прицелился и стал ждать, когда голова танкиста покажется над башней. Беззвучно отвалилась крышка, и через мгновение Минин выстрелил. Пуля ударила в броню и высекла длинную искру. Танк фыркнул мотором и начал сползать обратно, на другую сторону холма. Трещали разряды в радиотелефонах, доклад ушел командирам, обрастая другими сведениями, часто придуманными и противоречащими друг другу, — так радиоволны сливались, шифровались и расшифровывались, чтобы печальный немец далеко-далеко от Москвы открыл под лампой дневник и записал на новой странице: «Противник достиг пика своей способности держать оборону. У него больше нет подкреплений».

В этот момент его противник встал и пошел обратно, волоча винтовку по снегу, но через минуту с танка разведки выстрелили в сторону деревни — наугад, без цели. Шар разрыва встал за спиной мальчика, и крохотный осколок, величиной с копейку, попал Минину в спину. Он упал на живот и еще успел перевернуться на спину, сползая с дороги в канаву.

Холод схватил его за ноги — не тот зимний холод, к которому он привык, а особый и незнакомый. Сначала он схватил его за ступни, погладил их, поднялся выше, и вот Минин вовсе перестал чувствовать ноги.

И тут ему стало ужасно одиноко, потому что он знал, что мама не придет — они все звали маму, те, кто успевал. Теперь нужно было совсем потерпеть, чтобы не заплакать.

Мороз усиливался, и ночь смотрела на него тысячью звезд. Город жил где-то рядом, там, откуда должно было вылезти солнце, но повернуться к восходу уже не было никаких сил. Мир завис на краю, и чаши невидимых весов где-то там в вышине, на черном пространстве без звезд, колебались, ходили вверх-вниз, чтобы потом показать, чья взяла.

Минин ждал, когда они встанут, как ждал результата контрольной — все уже сделано, и переписать начисто уже не дадут.

Город был рядом, и Минину было лучше многих, умиравших в ту ночь, — он знал, чем кончится дело, он знал ответ в конце задачника.

Минин прожил еще несколько долгих часов, пока не услышал нарастающий шум. Это с востока, в темноте, шло слоновье боевое стадо.

Танки шли, поводя хоботами и перемаргиваясь фарами.

Минин еще успел почуять запах гари и двигателей, и лучше запаха не было на земле. И в этом морозном воздухе, став частью снега и льда на окраине Москвы, он почувствовал, как окончательно сливается со своим городом.

Владимир Березин

Царь рыб

Вот ты знаешь, рыбу выбрать — это как жену выбрать. — Шеврутов хитро поглядел на меня и положил перед собой судака. Хрустнули кости, и судачья голова отлетела с разделочной доски. — Ты можешь выбрать себе геморрой, а можешь земное счастье, и никто не знает, что для кого счастье, а что геморрой. А можешь выбрать снулую рыбу, пустую и никчемную, можешь получить от судьбы ледяную рыбу, прозрачную гостью южных морей. Тебе скажу, как аквариумист со стажем.

Над нами действительно высились железные стеллажи со снующими рыбками. Стучали компрессоры на балконе, в воде что-то булькало, и даже, кажется, кто-то бил хвостом.

Шеврутов любил рыб и сам понемногу становился рыбой. Он ел рыб, разводил рыб, кормил рыб и жил рыбами. Тайными тропами к нему приезжали люди за редкостями, с ненадежными людьми встречались посредники.

Он давно стал тайным магистром ордена аквариумистов.

Я приехал к нему с вечера, чтобы потом утром выехать на рыбную ловлю. Как настоящий тайный магистр, Шеврутов имел занятия, которые не мог передоверить никому.

Тайное рыбное место — вот что ждало его завтра. И в знак особого доверия он взял меня — зачем, можно было только гадать. Сейчас, когда мы сидели под сенью черной аквариумной воды, в световом кругу маленькой лампы, я думал, что тайному магистру все-таки хочется славы.

Если найдется кто-то, кто расскажет о нем, очарованный тайнами и сказками, то пусть это буду я. Самые знаменитые разведчики — это разведчики провалившиеся, говорили мне коллеги.

Если судьбе нужно раскрыть тайну тайному магистру, то я буду ее орудием — всю жизнь я занимался созданием репутаций.

Толстосумы и политики с жирными глазами, журналы-однодневки и химические заводы (восемь труб, дым-отрава шести цветов и кипящая от стоков даже в мороз речка) — мы занимались всеми.

Что уж до Шеврутова, то мы были знакомы давно — я бы согласился ехать с ним в любом случае.

— А жены, — сказал Шеврутов, — те же рыбы. Их нужно хорошо кормить и чаще менять воду.

Мы выпили странной китайской водки — со вкусом рыбьего клея.

Спалось плохо — жужжал над головой демисезонный комар, что завелся в шеврутовском доме от сырости. Однажды, на старой квартире, к нему пришел сосед снизу, жалуясь на шум компрессора. Прямо в прихожей он увидел, что над его квартирой зависло полторы тонны воды — он еще не видел всего шеврутовского водяного царства. Сосед изменился в лице и решил не жаловаться, а тихо молиться вышестоящей власти, чтобы та усмирила промежуточную власть третьего этажа и оттянула потоп.

Теперь Шеврутов жил на первом этаже старинного дома с сохранившимся на фронтоне гербом неизвестного дворянина и пентаграммой Осоавиахима над единственным подъездом. Перед сном я долго курил, пытаясь понять его выбор — я собирался уйти из рекламы, скучал и ленился дома. Шеврутов спал сном праведника. Я перелез через провода и трубки, на цыпочках миновал его кровать и пошел в прихожую, чтобы проверить кое-что из собранного нами на завтра.

Мы выехали в утренней темноте. Мусор кривых переулков хрустел под колесами, большую машину качало на ухабах. Шеврутов рассказывал, как много лет назад один молодой человек пришел к нему просить денег. Молодой человек проиграл грузинам в карты свою квартиру, а время было горячее, как пистолетный ствол после стрельбы.

Шеврутов не дал молодому человеку денег, он рассказал ему секрет выращивания стеклянного окуня. Скоро тот расплатился с долгами, поднялся круто и быстро, а потом следы его потерялись. Но раз в год курьерская служба бренчала ящиком французского коньяка у дверей Шеврутова.

Мы разогнались по серому утреннему проспекту, затем свернули от него в промзону. Мелькнула огромная гармоника цементного элеватора, страшные птицы речных кранов, и вот уже мы ехали мимо неосвещенного берега реки.

Странный запах вдруг ударил в ноздри. Я заерзал на сиденье — было такое впечатление, что у меня на ботинках вдруг оттаяло прилипшее дерьмо.

— Не мучайся. — Шеврутов заметил это мое движение. — Тут всегда так. А кто живет, давно уже привыкли. Даже не замечают, сидят на лавочках, целуются. А знаешь, что тут было во время войны? Там дальше — нефтеперегонный завод, его немцы бомбили до сорок третьего года. Так тут был фальшивый факел, который отвлекал бомбардировщики на себя.

Я представил себе, как «Хенкели» заходят на цель, как отделяется от каждого из них две тонны бомб и фонтаны говна поднимаются над поверхностью канализационных отстойников. Я представил себе и этот звук, воющий, ноющий звук падающей взрывчатки и чавканье фильтрационных полей.

От этой воображаемой фантастической картины меня отвлек Шеврутов. Он остановил машину рядом с небольшим проломом в бетонной стене, и я вылез наружу, ежась от утренней сырости. Тайный магистр вынул из багажника чехлы и жужжал «молниями» на них.