Проведи меня через туман. Летопись первая: Велесовы святки (СИ) - "Kira Bullet"

Радовал душу стройный дом с резными наличниками и невысоким забором. Аккуратные кустарники, на зиму укутанные в садовые утеплители, выглядели в сумерках не слишком радужно и даже жутковато. Деревянная беседка, где они часто летом пили чай из самовара, одиноко стояла, заметенная снегом.

Домовой Кузьма и его домовушка, которые встретили их сразу же, как Серафима Николаевна прокрутила ключ в замке три раза, приободрили Мирославу. Ее настроение падало всякий раз, когда родители уезжали в долгие командировки.

Сейчас же дым из печной трубы валил прямиком в морозный воздух, а Мирослава усмехнулась. Интересно, что думают обо всем этом соседи? Бабушки не было в деревне неделю, а печку кто-то топит. Считают ли они это удивительным или даже чем-то странным? Или игнорируют сей факт?

— Хозяюшки приехали! — охали хором Кузьма и его домовиха Любаша. Они бегали и хватали из рук сумки, по воздуху отправляли их по местам, кидались к ногам старушки, тайком утирая слезы радости после недолгой разлуки.

С Любашей Мирослава познакомилась вскоре после того, как прошла обряд Инициации. В один из августовских вечеров Кузьма торжественно вывел за руку из-за печки свою домовушку, одетую в кипенно-белый сарафан с красным расписным фартуком и платком на голове, и представил ее юной ведьме. Домовушка оказалась своеобразно ворчливой, но очень хозяйственной, отвечала за порядок на кухне и готовку, что было только в радость хозяйке дома.

Серафима Николаевна сходила до бани, уважив банника угощениями и мыльными принадлежностями. С помощью Мирославы они подготовили все к помывке. Внучка натаскала воды и дров, намыла в парной лавки и пол с добавлением соли, подготовила к запариванию дубовые веники, пока бабушка разжигала печь.

Через несколько часов, румяная и свежая, пахнущая травами и эфирными маслами, Мирослава, которая все же решилась снова помыться в бане, несмотря на поселившийся страх перед этим местом, вбежала в дом с закрученным «тюрбаном» полотенцем на голове.

— Ну и как, не съели тебя анчутки? — плюнув три раза через левое плечо, хохотнула бабушка, переодетая в домашний байковый халат. Лишний раз вслух упоминать чертика было опасно.

Она сидела на кухне на стареньком стуле со спинкой, щелкая пультом от небольшого телевизора, что стоял на серванте, хранившем в себе разномастные сервизы из фарфора и хрусталя. Они, насколько помнила девочка, никогда не использовались по назначению, но вот каждым летом выбирался день, когда она должна была вымыть все это «добро» в тазике с мыльной водой, при этом ничего не разбив. Мирослава ненавидела этот день всей душой.

— Что смотришь? — спросила девочка у бабушки, скинув в прихожей валенки и стянув с себя пуховик и мокрое полотенце. — Калидус вентус!

Вокруг ее головы закружил теплый ветер, которым юная ведьма с легкостью управляла с помощью своих двух перстней. Ветер, заменяя привычный простакам фен, сушил волосы быстрее и бережнее.

— Да ничего путевого нет! О, и здесь этот Ургант! — на каком-то очередном канале повторяли фильм «Елки». Мирославе, кстати, он нравился. Не Ургант в частности, а фильм в общем.

— Оставь! Все равно больше ничего не найдешь, — сказала девочка и присела на соседний стул. — Ба, я тут хотела спросить…

Серафима Николаевна, выкладывая печенье в вазочку, покосилась на внучку, удивляясь ее взявшейся из ниоткуда скромности.

— Да? А чего тогда мнешься? Спрашивай!

— Да просто не знаю, с чего начать… Помнишь, я писала тебе письмо, еще осенью?

Женщина нахмурилась и на короткий миг отвернулась, чтобы пододвинуть сахарницу.

— Какое из?

— Про свои перстни.

— А! Конечно, так и что? Чай бери, остывает уже!

— Ага, — Мирослава пододвинула к себе кружку, но тут же аккуратно перелила часть напитка в глубокое блюдце с рисованными цветочками. Так было вкуснее. — Почему же меня выбрал алмаз, как ты думаешь?

— Тебя это беспокоит? — отсербнув чай, спросила Серафима Николаевна, устало откинувшись на спинку стула. Тот противно скрипнул.

— Меня не особо, но вот других… Многие как-то нехорошо отзываются о том, что у меня вообще два перстня. Ни у кого в школе, вроде бы, нет сразу двух. У каждого по одному.

— Ох, у каждого, да не у каждого! — фыркнула женщина и макнула печенье в чай.

— Ты же читала новости из «Славянского вестника»? Про… — Мирослава замялась, боясь произносить эти слова. — Про нападения на учеников неизвестным?

— Читала! И очень возмущена подобным безрассудством! Куда вообще смотрит руководство школы!

— Да уж…

— Я даже хотела забрать тебя оттуда, но когда пришел ответ от твоей заведующей Ирины Александровны Поднебесной, немного успокоилась, — призналась бабушка, глядя на изумленное этими словами лицо внучки. Та, почуяв, что «пахнет жареным», решила сменить тему.

— А вот еще, вспомнила, у тебя раньше, случаем, никогда не было Избушки на курьих ножках?

После этих слов Серафима Николаевна, опустившая очередную печеньку в чай, вовсе забыла о ней, и та упала на дно кружки.

— Избушки?! У меня?!

По мнению Мирославы, удивление бабушки было искренним, но она все же кивнула.

— Мирка, с чего такие вопросы? Что-то еще случилось, о чем я не знаю?

Девочка замолчала. Рассказать старшей родительнице о том, что в лесу она приручила такую хворо’бу?

Нет. Иначе воинственная бабушка точно ворвется в Ведоград с требованием перевести внучку на домашнее обучение.

— Да нет, просто уточнила. У одной моей знакомой, точнее, у ее родственницы, есть такая, вот и мне стало любопытно, не было ли и у тебя такой.

— Любопытно… — словно эхо отозвалась Серафима Николаевна, вглядываясь в румяное после бани лицо внучки.

— Но еще мои глаза! Они всегда привлекали внимание своей расцветкой, но в мире ведьмагов меня вообще стараются стороной обходить!

— Обычные глаза, — всплеснула руками бабушка. — Отличаться — не значит быть плохим человеком, Мирослава!

— Ба, а кто… кем был мой дед?

В этот момент Серафима Николаевна замерла на месте, обескураженная вопросом, а за печкой вдруг что-то громко звякнуло.

— Твой дед… Иван Морозов… тоже был ведьмагом…

— Да? — Мирослава почти подскочила на месте, заинтересовавшись открытием семейной тайны. О ее деде бабушка заговорила впервые на памяти девочки.

— Он был сильным ведьмагом. Наверное, силой ты пошла именно в него. Он был родом с севера. Михаил, твой отец, взял многое от меня и почти ничего, кроме роста, от Ивана…

Бабушка грустно улыбнулась, вдруг накрыв своей морщинистой ладонью руку внучки, на указательном пальце которой блестел перстень с алмазом.

— Люди всегда боятся того, чего не понимают, внучка. Ты — лучшее произведение природы! Истинная сила и красота в твоих глазах! Потом ты это поймешь!

Мирослава кивнула, сбитая с толку. Она увидела на бабушкином лице тень глубокой тоски и долгой печали, поэтому не смогла больше вымолвить ни слова. Они продолжили пить чай, долив кипяток в кружки из пузатого золотистого самовара.

В дверь громко постучали ровно тогда, когда Мирослава с бабушкой глядели в телевизор. Только лишь их мысли витали где-то далеко.

— Ты кого-то ждешь, бабуль? — испугавшись, спросила девочка, аккуратно ставя блюдце с горячим чаем на белоснежную скатерть. Старушка неопределенно пожала плечами и, привычно опираясь на свою клюку, встала, направляясь к двери.

Она легко отперла тяжелую дверь, и в хорошо натопленный дом проник морозный воздух, клубясь у порога.

— Здрасти! С наступившим вас, баб Сим! — Катька, раскрасневшаяся после улицы ввалилась в дом, широко улыбаясь старушке и снимая варежки, чтобы размять замерзшие пальцы.

— Катенька! — чуть изумилась Серафима Николаевна и захлопнула дверь за девочкой. — И тебя с Новым годом и наступающим Рождеством!

Мирослава, услышав голос своей давней подруги, выбежала из кухни в коридор. Девочки, впервые увидевшиеся после долгой разлуки, громко завизжали и кинулись обниматься.