Разочарование. Пятый пояс (СИ) - Игнатов Михаил Павлович "Аорорн"

— Как вы летаете? Что для этого используете?

Седой глянул в мою сторону, покачал головой:

— Работа брошена на середине, ещё и это лицо. Меня буквально разрывает от несоответствия твоего лица и вопросов, малец. Глаза видят уже стареющего идущего, а уши слышат вопросы от жаждущего знаний мальчишки. Как рано ты потерял учителя, что должен был вести тебя по дороге к Небу.

— Вот ты теперь и навёрстывай за него.

— Уже не отрицаешь?

— Устал повторять одно и то же. Вы, старики, слишком упёртые к концу жизни.

Седой даже просел в воздухе на шаг, опомнился, снова поднялся, догоняя меня, и разъярённо завопил:

— Это у кого тут конец жизни, малец⁈

— У того, у кого ни единого тёмного волоса не найти?

— Малец!

— Что? Раньше, когда я держал язык за зубами, был более приятным? Зато ты болтал без устали.

— Что значит болтал? Да я…

— Да ты мне даже поесть спокойно не давал, Седой.

— Фух, — Седой потёр лицо, ожёг взглядом летящего рядом и вроде как не глядящего в нашу сторону Браута. — Фух. Ладно. Это было неожиданно, малец. Я расслабился и не ожидал подвоха. Привык, что меня либо уважают, либо боятся, либо ненавидят. Но чтобы издеваться?

— Я⁈ Издеваться?

— Да-да, — отмахнулся Седой. — Молчи уж, не строй из себя невинность. Оставим как есть. Я Седой, чей конец жизни уже близок, ты седоватый, что тоже пару раз заступил за грань. Я, может, и старый, но не слепой же, прядь вижу.

Я моргнул раз, другой, сопоставляя вещи и осторожно спросил:

— Погоди-ка, Седой. Сколько же ты сжёг себе лет, если у меня эта прядь стала платой за два десятка?

— Много, — фыркнул Седой. — Предводители и Властелины живут много и много могут потратить в сжигании. Но тут главное успеть восполнить потраченное, а с этим сложности, сам знаешь. Мы тогда переживали не самый лучший период, считали каждый духовный камень и очень долго не могли позволить тратить их на Небесные Слёзы, тело начало сдавать, седина теперь со мной навсегда. Но два десятка лет? Я думал, ты сжёг несколько месяцев и теперь страдаешь от отдачи. Где ты, вообще, сумел достать два фиала Слёз?

— Представился удачный случай, — ушёл я от вопроса и тут же задал свой. — А что значит — страдать от отдачи?

— Именно это и значит. Сожжённые месяцы медленно, но неуклонно догоняют тебя. Да, это мелочь, но мелочь, которая то и дело ставит палки в колёса. То прядь седых волос, то медитация чуть хуже пошла, то…

Я перебил его:

— А если два года?

Седой прищурился, вперил в меня взгляд, медленно спросил:

— Ты же это не про себя? Про себя? Вот гархова отрыжка. Ты сжёг чуть больше двух десятков лет и получил два фиала? Так? Тебе меньше двадцати и ты носишь на себе груз сожжённых двух лет. Плохо, — покачал головой Седой. — Это старикам, вроде меня, уже незачем переживать о потенциале, а вот тебе нужно беречь каждую кроху, ведь впереди долгие годы познания этапа Властелина. Ладно, мы решим этот вопрос. Твой талант несомненен, я сумею убедить комтуров выкупить моему ученику всего один фиал Слёз. Тем более, мы используем лишь одну пятую и цену разделим ещё и с Келлером. Он будет счастлив.

— С каких это пор я стал твоим учеником, Седой?

— С тех самых пор, как ты стал задавать мне вопросы и получать ответы? — раньше, чем я раскрыл рот, Седой продолжил, сменив тему и вернувшись к тому, с чего всё началось. — Что отличает Предводителя от Властелина? Что считается разделителем этих двух этапов? Третье средоточие и власть над эссенцией. Можно годами плести кружево рассуждений о природе этих двух вещей в беседах с разными умниками, но я человек действия, ты тоже, поэтому я даже не буду пытаться проесть тебе плешь в твоих чуть седых волосах, малец. Самое главное я уже сказал. Средоточие, эссенция. Вот то, что позволяет Властелинами летать.

— Здорово. Очень кратко, — похвалил я Седого. — Но хотелось бы чуть больше объяснений, мой неучитель, а лишь временный попутчик и выбиватель долгов.

— Это пройдёт, — отмахнулся от моей желчи Седой. — Эссенцию порождает слияние духовной силы и стихии. Если ещё чуть углубиться, то её порождает переработанные телом идущего сила Неба и стихия. Тебе Га… к-хм, тебе учитель объяснял, что стихия идущего уникальна?

— Не учитель, но однажды мне об этом рассказывали. Я в то время как раз боролся с чужой стихией в себе…

Опомнившись, я прикусил язык, а затем на миг вскинул глаза, проверяя, нет ли надо мной чужой печати. С чего это я так жажду поделиться историей своей жизни?

Седому, вроде не было дела до моей мгновенной откровенности:

— Отлично, мой пока неученик. Тогда слушай дальше. Добившись слияния двух разных сил в себе, создав равновесие между ними и создав эссенцию, идущий добивается одновременно с этим равновесия себя и мира.

Сказав это, Седой пристально на меня уставился. Словно и правда учитель, который ожидает от нерадивого ученика ответа. Я себя и ощущал именно таким нерадивым учеником, потому как единственное, что сумел выдавить из себя после размышлений, было лишь:

— Чего?

— Равновесие, — важно повторил Седой и крутнулся вокруг себя, крутнулся во время полёта, словно пытаясь подчеркнуть свои слова.

Хотя почему словно, именно что подчёркивая. Только я всё равно как не понимал, так и не понимал.

— Это как? Если равновесие, то теперь, значит, искажения силы Неба не должны влиять на Властелина?

Седой скривился, а я и не думал останавливаться.

— Значит, и молнии не должны причинять вред, должны обходить стороной. А удары, ну пусть не Властелинов, а Предводителей, они тоже не должны причинять вреда?

— Нельзя же воспринимать всё так буквально, малец! — вспылил Седой. — Ты спросил про полёт, про него я тебе и рассказываю.

— Полёт. Ага.

— Да, полёт! — рявкнул Седой. — Тебе, как и любому Предводителю, сейчас нужен артефакт, чтобы добиться жалкого подобия равновесия с миром, что лежит под вечным Небом, мне, как Властелину, подпорки уже не нужны. А искажения силы Неба, разумеется, влияют на Властелинов и их полёт, потому что мы находимся в равновесии с обычным миром, с потоками спокойного Неба, а не с тем, что исказили формации Древних.

— Ага, — я кивнул, но тут же поддел Седого. — Но, кажется мне, что ты и поседел, Седой, в заумных разговорах и плетении кружев с разными умниками, а не только от сжигания жизни.

Седой ухмыльнулся:

— Слабо, неученик. Даже не задел.

Раньше, чем я успел открыть рот, вернее, толкнуть ответную мысль к Седому, он вдруг снова развернулся и фыркнул:

— Ну, конечно! Какой город и какая фракция обойдётся без ослеплённых жадностью и не думающих о будущем и о других идущих?

Сначала его разворот повторил Браут, затем уже и мы, неспособные развернуться на месте, заложили вираж и зависли рядом с Властелинами.

Вдали, над той частью Поля Битвы, что лежала далеко в стороне от горного хребта, поднимался сияющий шар. Алый с чёрным краем. Точно такой, какой был на моей карте.

Седой продолжил ронять полные ядовитого презрения слова:

— Вместо того чтобы приложить все силы для добычи следующего Ключа, затем ещё и ещё одного, вместо того, чтобы вернуть контроль над всем Полем Битвы и опустить все его защитные формации, каждый норовит урвать кусок лишь себе. Добудут один Ключ, тут же расторгнут все союзы с соседями, начинают рвать наследие предков, занятые лишь наживой.

Браута это, похоже, задело за живое. Я не запрещал ему говорить, и сейчас он впервые за долгое время толкнул свою мысль. Только к Седому, но когда это мне мешало?

— Каждый выбирает ношу себе по силе, орденец. Не все мы так сильны, так храбры и так фанатичны, чтобы класть силы и жизни ради восстановления этих земель. И император согласен с нами, а не с тобой. Твой Орден распущен, орденец, распущен, потому что вы положили в той битве тысячи талантливых идущих и самого сына императора. И чего добились? Ничего. Поле Битвы как стояло, так и стоит. Как шастали там сектанты, считая их уже своими землями, так и шастают. Не тебе учить, как нам жить, орденец.