Rishanna - Леди Малфой
— Для чего он вам, мой Лорд?
Минута молчания, взгляд на крестника, нахмуренный белоснежный лоб и слова:
— В нем все мои знания, все. Они должны жить, я ведь не жив, ну не совсем жив, как ты понимаешь, а грядут перемены, Гермиона, большие перемены, — он наклонился к моему виску. — И Габриэль будет очень важен… — у меня ноги подкосились. Такой груз на такого кроху?!
— И давно?
— С крещения, — я разочаровалась. Значит знания не причем, и та толика зла в сыне не приобретена им, она все же врожденная…
«Развоплотиться он надумал что ли, чем ему собственный ум не мил?» — мысли о сыне ушли на второй план. С уходом Лорда Малфои пропали бы, растоптанные, как букашки! Слишком далеко мы зашли, обратного пути оттуда уже нет. Я ожидала реакции на такие свои мысли, уж больно сильным был всплеск эмоций, но Риддл лишь пытливо на меня смотрел, прямо как Дамблдор однажды, и не издавал ни звука.
— А вы что, мои мысли читать не можете? — я была поражена. — Или не хотите?
— Не могу.
— С тех пор?! — у меня челюсть отвисла.
— С тех, — он усмехнулся, а я невольно поежилась. — А что, в этой очаровательной юной головке есть неугодные мне мысли?
Я честно задумалась, вспоминая.
— Нет там таких мыслей…
— Вот видишь, а ты переживала!
— Когда?
— Тогда, в Риме. Не верила, что все способно измениться, а ведь изменения — это главный закон мироздания, Гермиона Грейнджер, не думающая плохо о Темном Лорде! — он засмеялся вполне обычным смехом, и ему начал вторить Габриэль, решивший хоть разочек показать матери, что способен веселиться не только в моменты, когда другим плохо. Мне, если честно, тоже хотелось смеяться, но что-то сдержало. Я лишь несмело улыбнулась. А теперь вот жалею, хохотать всегда стоит, если жизнь сама дарует такую возможность!
* * *Носок, один детский носок в горошек и парочка переизданных правил, то есть законов, Волдеморта. Это всё, что я обнаружила под своей кроватью. Там было довольно пыльно, кстати. Кое-как я оттуда выползла, с еще большим трудом разогнулась и вновь забралась на постель. Смахнув с лица Люциуса «Пророка», страницы которого взлетали и шелестели каждый раз, когда супруг всхрапывал, я сложила руки на груди и глубоко задумалась. В комнате что-то изменилось, и это что-то от меня ускользало, я не могла этого понять, а оттого не могла и заснуть. Я облазила все углы, осмотрела два кресла у входа и одно у кровати, изучила изгибы ножек всей мебели, узор на шелковом ковре просмотрела, а он, зараза, мелкий! Я даже умудрилась залезть в камин, и не спрашивайте зачем, но все равно не успокоилась. Все вроде было на своих местах, но что-то меня беспокоило…
— Люциус! — ноль реакции, знал, что если подать звук, то я уже не отстану. Опыт, он в любых ситуациях опыт. — Ну Люциус! — я решила использовать не так давно мной придуманный, но действенный прием.
Кровообращение в период беременности у меня барахлило, и конечности моего тела в результате такой неполадки здоровья температуры были, мягко говоря, низкой. Муж однажды, чуть ли не краснея и весьма невнятно, но все же попросил меня на ночь одевать носки. В ответ я поинтересовалось: «Может еще и варежки натянуть?!» На меня махнули рукой и удалились, бурча себе под нос нелестные отзывы о магглорожденной супруге.
Я нехорошо усмехнулась, растопырила пальцы, чем-то напомнив себе хирурга перед операцией из любимого маминого сериала, и «наложила» ладони на голую грудь супруга.
— Аааа! Ты что делаешь?! Натягивай варежки, Мерлина ради, натягивай! — Люциус протирал глаза, но открывать их полностью не желал. — Ты рожаешь? Что-то с детьми?
— Да нет…
— Тогда какого черта?! Я сплю!
— Ну Люциус, ну хороший мой… — муж не то что глаза открыл, у него и рот открылся. С минуту он на меня просто смотрел, а потом сказал: — Ты же знаешь, что моего шпиона в Хогвартесе поймали? Что завтра у твоего «хорошего», — он передразнил меня, — трудный день.
— А не надо шпионов на первый курс запускать! Первокурсник не шпион, а головная боль, теперь вот не только профессоров, но и твоя! — позлорадствовала я.
— Да ладно… — муж забеспокоился, правды никто не любит. — Что там у тебя? Час ночи, а ты все ползаешь под мебелью…
— Так ты слышал и не спросил?!
— Ты меня снизу толкнула! Я сквозь сон… — разговор получался дурацким.
— В общем так, Люциус, в комнате что-то изменилось.
Муж резко подобрался, схватил палочку, и принялся озираться, готовый к худшему, правда, выразить свое недовольство все же не забыл.
— И ты все время чушь несла, прежде чем соизволила сказать, что в комнате чужие?!
— Да нет! Никто не нападает, и чужих нет, не будь параноиком! В обстановке что-то изменилось…
— Ты стены шелком отделала, в прошлом месяце, — тихо ответил он, видимо прикидывая, переправить меня в Мунго сейчас или можно поспать до утра?
Спустя минуту молчания, две минуты объяснения и сотню недоверчивых взглядов в мою сторону, Люциус все же сосредоточился, осмотрел спальню, помолчал еще немного и заорал:
— И это всё?! Ты почему меня никогда не жалеешь, почему я уже больше трех лет по ночам сплю плохо?
— Потому, что я тебя бужу? — невинно поинтересовалась я.
— Да, да и еще раз да! Набалдашники!
У меня внутри все похолодело.
— Какие набалдашники…?
— На ножках кровати, они блестят! Наверняка их Кисси полировала! Ты меня из-за подобной чепухи разбудила? Нет, честное слово, Гермиона, еще раз и спать будешь на софе в библиотеке…
— Но я…
— Сладких снов! — муж заснул моментально, как только его голова коснулась подушки.
А я еще долго смотрела немигающим взглядом на эти проклятые набалдашники и боялась…
Глава 18
Если вовремя не закрыть глаза, можно увидеть то, что ты видеть не должен. Может поэтому, по ночам, нам часто трудно разомкнуть веки и обнаружить вокруг себя не то, что ожидал, а совсем другой, скрытый от любопытных взглядов мир. Пусть не буквально, пусть это просто мир близкого человека, но ты все равно не хочешь лишать себя покоя и благородно оставляешь ему, этому человеку, право быть собой, право хранить свои тайны и право эти самые тайны творить. Но случается, что глаза не закрываются! Жизнь мучительно учит тебя и учит, но ты все равно спотыкаешься о свою совесть, свой разум и, не усвоив уроков, смотришь на все, наивно хлопая ресницами…
— Он отец Сюзанны, она моя крестница, я не позволю… — злобная монотонность моего голоса из любого изгнала бы остатки решимости, но Алекс была твердым орешком.
— Он знает, что ребенок не его, провел ритуал, подозрительная сволочь! — от ярости она пнула огромную напольную вазу в детской дочери, отчего тут же застонала от боли и схватилась за ногу. — Я тебе в сотый раз повторяю, это я не позволю!