Наталия Ипатова - Цикл: Рохля
- Мальчик как мальчик. Застенчивый. Я подумал, может, если Соланж за него возьмется…
- А почему ты в этом деле, Альбин? - спросила Марджори. - Ты ведь даже не Шиповник, а время, когда они считали тебя своим игроком, потому что иначе тебе некуда податься, прошло. Почему Гракх тебя… эээ… попросил? Или тебе опять от него что-то нужно?
- Меня не Гракх, собственно… - Альбин щелкнул суставами, разминая пальцы. - Меня Люциус попросил.
- А почему Люциус сам не хочет заняться младшим родственником?
- Он старше на десять лет. Малец на него снизу вверх смотреть будет, а Гракх хочет, чтобы наоборот.
- Ясно. И поэтому, значит, Соланж…
- Не поэтому. Мы с Люциусом решили, что она девушка бойкая и справится. Гракх хочет, чтобы его сын явил себя и всех по местам расставил. Ну, мы думаем, что Соланж сможет объяснить ему, как что устроено, ну и не даст его поколотить, если Септим вдруг вызовет у кого-то такое желание. Беда в том, что он старается не вызывать. А, Соланж? Возьмешься?
Соланж слушала все это, прислонившись к косяку, со смешанным чувством «вот надо мне?» и «ну надо же!»
- Ладно, чего там, - сказала она великодушно. - Ведите. Назначу юнгой.
* * *
Прийти в библиотеку вдвоем, не составило никакой разницы. Соланж думала, что может быть какая-нибудь засада, ну, например, дверь не откроется, но опасения отказались напрасны. Эльфеныш, порученный ее заботам, вполне понимал команды голосом, держался поблизости, но позади, и был так послушен, что вскоре это начало ее раздражать. Они поздоровались с Хлое и юркнули на свою «зачарованную поляну», где уселись на пол, прямо на ковер, подобрав под себя ноги.
- Про тебя говорят, будто бы ты волшебный ребенок! - с места начала Соланж. - Каково это?
- Не знаю.
Темноволосый худенький мальчик, губки бантиком. В глаза не смотрит. В компании с таким не ввяжешься в драку с гномышами, кидаясь грязью через забор, а потом утекая от возмездия дворами и задами лавок. Его, наверное, до сих пор возили только в лимузине, с двумя бодигардами. В костюмчике с галстучком. И да, в жилетке!
- Ты умеешь что-нибудь интересное? Ну хоть в чем-то ты крут? Или от тебя ждут, что когда припрет, ты всех спасешь, явивши чудо?
- Не знаю, - повторил Септим, и в голосе у него прозвучала досада. - У меня самый крутой отец, под его рукой Великий Дом стал Величайшим. Когда он говорит в Палате Лордов, главы иных Домов бурлят, но делают, что он сказал. Я не просто намного меньше него, я никто, и всегда буду, если с ним сравнивать. Он уже умеет все то, чему я учусь или должен научиться. Я не знаю, чего он от меня ждет, и не знаю, как я могу поразить его… или кого-то.
- А сам ты чего хочешь? Тоже не знаешь? Или только боишься, что станут ругать, если не оправдаешь великих надежд?
- Я знаю, что не хочу быть плохим, - сказал Септим. - Но я не совсем понимаю, что значит быть хорошим. Это не делать чего-то, или это все-таки делать что-то?
Он посмотрел по сторонам.
- Тут не должно быть этих окон.
- Угу, - кивнула Соланж.
Она как раз достала из ранца бутерброды. Септим пальцем отодвинул край занавески, сам держась в проеме, как будто в окно могли полететь камни или стрелы.
- И пляжа там нет. И океана. Там только улица и стены пакгаузов.
- Угу, - согласилась Соланж с набитым ртом.
- Ты в это играешь?
Она воззрилась на него изумленно.
- Ты думаешь, будто это я?!
- Ну, мне ты кажешься существом вполне волшебным.
Соланж мысленно оглядела себя. Юбка в клетку, чулки в гармошку, полосатые гетры. Ботинки на толстой подошве. Зеленый свитер и оранжевый шарф. Буйные рыжие кудри, за которые так славно врагам хвататься в драке. Не ребенок, а взрыв на анилиновой фабрике. Мама это очень поощряла.
- Это не я, - сказала она. - Это место такое. Ты про что книжки любишь?
- А разве они не все одинаковы?
По мнению Соланж это была невозможная бессмысленная глупость, сказанная, чтобы ее позлить. Потом подумалось, что ему, наверное, только специально одобренные книжки разрешают. О природе и механизмах власти, как-то так. Его все время воспитывают, немудрено, что он смурной.
- Вот, - сказала она, закидывая руку назад и вытягивая книгу с полки, не глядя. - Что тут у нас?
Соланж была почти уверена, что книжка будет про корабли и море, и угадала. Мелкие черные буквы на желтоватых, словно подмокших страницах бежали, как матросы, по реям, выбирая марсели на сезни, и это было дело жизни и смерти, а где-то за завесой дождя маячил вражеский корабль с командой из ненаших букв, складывающихся в непонятные слова, они боролись за свою плавучесть и были бы рады, если бы мы не справились со своей. И весь рассказ летел, кренясь под штормовым ветром, и Соланж чувствовала, как вибрируют рулевые тяги так, будто они проходили через ее собственные руки и ноги. Стеллажи раскачивались и скрипели. Что-то белое пролетело в темноте: то ли книга упала с полки, то ли чайка…
Септим устроился рядом, глядя в книгу через ее плечо. Похоже, он читал быстрее, и пока они оба летели сквозь ночь и шторм, что-то изменилось. Страница стала сухой и хрупкой, обуглилась по краю, раскаленный ветер погнал буквы с края на край, как пепел. Соланж подняла голову: перед ней извергался вулкан, тучи с изнанки были багровыми, черная тень пала на земли вокруг, на пестрый ковер и на лица… Слова разбивались на буквы, потоки букв пересекались, смешивались, разделялись. Картинка в тексте стала совершенно иной. Одна история превращалась в другую на одном развороте страниц. В панике Соланж попыталась погасить страницы ладонями, и это оказался достаточно неприятный опыт.
- Брось, - сказала Хлое, которая встала и теперь стояла над ними обоими. - Книги не горят.
- И не тонут? - поднял к ней лицо Септим.
Библиотекарша, кажется, растерялась:
- Ну, это смотря какие.
Они засмеялись оба, и Соланж почувствовала легкий укол ревности. Она почему-то думала, что мальчишка придан ей ходить следом, и совсем не рассчитывала, что Хлое не увидит разницы между нею, первой, и им, вторым. А у них тут уже и шуточки между собой, не для всех!
- Может быть, - спросил ее Септим, - ты и окна можешь в той стене сделать?
- Может и могу. А зачем?
И, храбро:
- Если бы я взялась, я бы сделала сразу дверь!
* * *
Они еще много раз приходили сюда вдвоем. Стояли рядом, опираясь на изгородь из жердей, на траве, колкой от изморози, а за изгородью по песчаной дорожке неслись друг на друга закованные в железо гиганты на закованных в железо лошадях, и с каждым ударом копыт гулко, как в колодец, падало сердце. Ветер был свеж и остер, как нож, и полоскал алые флаги, и трубы пели серебряными голосами, и все-все-все, даже твердый, словно хрустальный, воздух, было из маленьких черных букв.
