Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)
Здесь, в Асконе, бывшего верховного чародея Энграма называли "Сальве Вильдорский", но как раз от всего вильдорского и от всего, что мало‑мальски напоминало бы ему об Энграме, он старался отрешиться раз и навсегда. Нет уж, увольте – сейчас у него новая жизнь, новые надежды и новые шансы! И Вачи ревностно принялся эту новую жизнь осваивать.
На первое время чародей получил для обустройства несколько просторных комнат в одном из принадлежавших его величеству Франсиско гостевых особняков – разумеется, с соответствующей прислугой. Об этом позаботилась донна Мадлейн, а точнее, ее высокий покровитель, дон Серхио Рамиреш, бывший далеко не последним человеком при дворе. И теперь маг‑изгнанник старательно наслаждался знаменитой асконской роскошью, разительно отличавшейся от величественно‑чванливого стиля гостиных Вильдора и Эгедвереша. Вычурные изгибы позолоченных кресел с бархатной обивкой, обилие лепных украшений, множество скульптур и статуэток – вытесанных из камня, отлитых в гипсе и металлических, бесчисленные поделки и безделушки в чжэнгойском или шахварском стиле на полочках открытых шкафов, устланные коврами полы, гобелены на стенах, и непременный клавесин в гостиной – все это приглашало к изнеженности и утонченности, разительно отличаясь от строгих и четких линий "большого энграмского стиля". Решительно: чем дальше, тем больше приятного и разумного находил Сальве в галантных нравах асконского двора и царивших здесь порядках…
И тем сильнее вызревала в нем день за днем ненависть к стране иной, прежней – к стране, родившей и взрастившей его, вознесшей было на вершины власти, но потом предавшей и изгнавшей. Ненависть к Энграмскому княжеству и ко всему, что его составляло: к недалеким и косоруким властителям, к жадным и нахрапистым дворянам, к зажравшимся сверх всякой меры жрецам, к ленивому и тупому простонародью, к донельзя обнаглевшей нежити всех сортов – от вонючих леших и похотливых ведьм до титулованных кровопийц‑вампиров, прячущихся под личинами утонченной и избалованной столичной знати…
Но особенно много яду и желчи накопил лорд Сальве в своей душе на коллег по энграмскому магическому цеху, с немалой радостью воспринявших его уход из Обсерватории. При этом, поразительным образом, особенного зла к леди Клариссе, неожиданно усевшейся на еще не успевшее остыть из‑под его задицы кресло верховного мага княжества, он как раз не питал. Нет, Сальве не завидовал ни ее нынешнему положению, ни обретенному впридачу графскому титулу – на роль самостоятельной фигуры Кларисса явно не тянула. Она никогда не хватала звезд с небес и не рвалась к высшим постам, в бытность Вачи верховным магом княжества вполне довольствуясь своим скромным, но надёжным положением "высокой волшебницы" и нисколько не претендуя на большее. В том, что ее случайное, экспромтом Великого Князя, возвышение долго не продлится, волшебник не сомневался ни минуты: не было для этого у "мадам" ни необходимого куража, ни цепкой и отчаянной воли к власти, ни гениальных способностей к магии… Не говоря уже о готовности шагать по чужим головам, совершенно необходимой для любого, претендующего на верховную власть.
О нет, всю свою злобу и ненависть Сальве приберег для другой смазливой бабёнки с золотым университетским значком – для этой невесть что возомнившей о себе леди д'Эрве.
– Из молодых, да ранняя, блин!
Лично с Энцилией лорд Сальве не встречался никогда, но документы из Университета, приложенные к представлению на практику, изучил досконально – и характеристику, и отзывы руководителей. Все сходились на том, что выпускница хотя и наделена немалыми способностями, особенно по классу трансформаций и превращений, но слишком легкомысленна, чтобы упорным каждодневным трудом взойти к истинным вершинам магических искусств. Волшебница второго, ну в крайнем случае первого ранга при каком‑нибудь не слишком высоком дворе – но не более того. Именно поэтому, кстати, она и не получила практики ни в Эскуадоре, ни в Шахваре, хотя и подавала заявление в обе эти столицы. Да и поступить в аспирантуру при самом Хеертонском Университете ей тоже не предложили. А от мест в Пятикамске и Сомье она гордо отказалась сама, выбрав пусть и последний из возможных, но все‑таки столичный город.
И теперь Вачи нисколько не удивлялся её крутому взлету в фаворитки Великого Князя, а заодно и попаданию в ближайший круг Тацианы. Благо свет не без добрых людей, и все скандальные сплетни о событиях при дворе Ренне и в Обсерватории он получал свежеиспеченными.
– Шлюхой она была, шлюхой и остается! Шлюхой и вертихвосткой. Рассчитывает в постели заработать то, на что ей честным порядком никогда ни старания, ни усердия не хватит. Под князя уже легла, а завтра и под княгиню ляжет, недаром ведь и с Клариссой по этому блудному делу уже снюхаться успела. Притёрлась, можно сказать, – волшебник криво усмехнулся, наглядно и в деталях представив себе процесс этого бабского взаимного "притирания". – Погоди‑погоди, новоиспеченная графиня: не пройдет и пары лет, как твоя подопечная уже из‑под тебя высокое кресло бодренько и вышибет. Для себя самой, естественно!
Сам того не замечая, лорд Сальве распалился уже до последней степени, и его злость требовала немедленной разрядки. Но какой? Не сжигать же дотла тот роскошный дом, в котором он едва обустроился…
И вдруг до его обострённого злостью слуха донесся какой‑то шорох и легкий писк над полом.
– Тут что, мыши водятся? Вот и прекрасно!
Через минуту кусок вытащенного из буфета сыра уже лежал на полу, окутанный дымкой простенького заклинания "притягательного вкуса". А еще минутой позже бедная, ничего не подозревающая серая мышка завороженно облизывалась у этого мянящего кусочка… До тех пор облизывалась, пока не ухватили ее крепкие мясистые пальцы расплывшегося в недобной улыбке мага.
– А со шлюхами и выскочками мы будем поступать вот так!
Да, разумеется, можно подходящим заклинанием остановить несчастной животине сердце или заледенить кровь. А можно, например проткнуть ее ножом или раздавить каблуком, предварительно обездвижив… Но насколько же приятнее, всё‑таки, вот так вот ухватить одной рукой за задние лапы, а другой за нежную шейку – и плавным, но неостановимым движением разодрать заживо надвое эту мягкую пушистую плоть под истошное предсмертное верещание. Видеть льющуюся кровь и вываливающиеся наружу кишки… И представлять, как точно так же раздираешь за ноги эту хитрозадую университетскую выскочку, и чтоб наружу вываливались все ее бабские причиндалы! Так и только так.
– Бьянка, голубушка, уберите‑ка отсюда эту мерзость, да поживее!
![Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера [СИ]](/uploads/posts/books/75683/75683.jpg)
