Джезебел Морган - Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности
«Бедная девочка, – мысли текут по уже проторенным каналам, повторяясь раз за разом, впечатываясь в податливое сознание. – Дикая ей мать заменяла… Да и я не много протяну… Бедная девочка…»
Со вздохом Кэта осторожно поправляет влажную ткань на лбу Риды. Влажный затхлый воздух каюты может вызвать у неё обострение – организм ослаблен долгой истерикой, нервы растрёпанны, как нищенские лохмотья… Сколько же времени ей понадобится, чтобы прийти в себя?
Женщина медленно, словно тщательно отсчитывая движения, выходит из каюты. Над палубой гуляет хулиганистый ветер, треплет волосы, разрушая кое-как скрученные в причёску локоны. Хлопают паруса, трепещут флаги, даже спущенные. Придерживаясь за снасти, магичка подходит к краю кормы, опирается на обрешетку. Рассеянный взгляд безостановочно скользит по воде. По истечению довольно продолжительного времени Кэта отрывается от расслабленного созерцания и выискивает взглядом капитана. Узнаёт, что в архипелаг они войдут завтра утром и уже ближе к обеду смогут высадить пассажирок на одном из островов. Договорившись на всякий случай, если Рида не придёт в сознание, насчёт носильщика их немногочисленных вещей, магичка снова возвращается к ленивому ничегонеделанью. Прислонившись спиной к мачте, она слушает крики чаек и свист ветра.
Резкий, резонирующий крик-вопль выводит её из задумчивости. Матросы с суеверным ужасом смотрят в небо, но быстро успокаиваются. Один буревестник, пусть и довольно крупных размеров, ещё не причина для паники.
А вот едва очухавшаяся и вылезшая из каюты Рида – причина хотя бы для долгой и нудной лекции о том, как нельзя относится к своему здоровью. Впрочем, девушка выглядит вполне здоровой, только сильно растрёпанной и заспанной. О истерике ничего не напоминает.
Споткнувшись о встревоженный взгляд Кэты, девушка успокаивающе приподнимает ладонь.
– Со мной всё в порядке, – с размеренным спокойствием произносит она. Магичка с внезапной горечью понимает, что девушка не позволит себе больше доверять и привязываться к кому-либо. Хорошо, что хоть седых прядей не прибавилось.
Буревестник с пронзительным криком кружит над палубой корабля, словно выискивая кого-то, а затем камнем падает вниз, заложив крутой вираж над головами матросов, от удивления бросивших свои обычные занятия. На одного из мужчин падает чёрно-белая клякса, которую тот с руганью начинает смахивать. Его друзья со смешками припоминают различные приметы.
Кэта с грустью улыбается своим путанным мыслям, разглядывая усевшуюся на снасть рядом с Ридой птицу.
«Это было вполне в стиле Дикой – покрасоваться и нагадить хоть кому-нибудь. Правда, до последнего в прямом смысле слова она не опускалась…»
Буревестник наклоняет голову и обводит всех серебряными бусинками глаз, словно со старческой ехидцей заглядывает в душу. Рида робко касается перьев птицы и, не встретив сопротивления, начинает поглаживать крылья буревестника, блаженно прищурившего глаза.
– Старая птица, – с отстранённым спокойствием произносит девушка, заметив седой пух под перьями. Буревестник полушутливо-полусерьёзно щелкает клювом и с хриплым клёкотом-смехом взмывает в небо.
Рида провожает его по-детски изумлённым взглядом. Её не покидает ощущения солнечного серебра в воздухе и воде.
Птица лениво кружится над кораблём, не обращая внимания на суету, царящую внизу. Есть только упругий ветер под сильными крыльями и одуряющая даль моря.
Эпилог
Я не могу этот город любить Пусть будет сердце из чистого льда
И то, что зовут они кровью, только вода
ПикникПрозрачные серебристые лучи пробиваются сквозь щели стенах, яркими пятнышками падают на пол. Высокая женщина, сидящая на полу, лениво пересчитывает их взглядом. И всякий раз их число у неё не сходится. Но это её не волнует, её внимание отвлечено на другие, более важные занятия.
Она контролирует свой клан.
У двери развалюхи раздаются тихие голоса, и ей приходится прислушаться. Сейчас она наиболее уязвима, не сможет сразу среагировать на опасность, но ослаблять хоть одну из групп, чтобы назначить телохранителей, она не решилась. Спрятаться получше, чтобы не нашли, замаскировать биение своего сердца, тепло тела. Воинам надо сражаться, а не охранять от призрачной опасности её, способную в одиночку расправится с десятком хороших воинов. К тому же, кровавый страж стоит за её спиной не просто так.
Дверь, запертая изнутри на некое подобие засова (пара гнилых досок, заклинивших её крест на крест), пару раз дёргается в обе стороны, сначала от вежливого стука, потом от попытки её открыть. А затем нежданным гостям надоедает быть вежливыми и они применяют силу, которую трухлявое дерево выдержать не может. С тихим хлюпом дверь слетает с петель и падает на пол, усеяв его мелкими щепками и подняв в воздух пыль.
Голоса доносятся всё отчётливее.
Женщина сжимается, край сознания, фиксирующей происходящее в жалкой лачуге на окраине деревни, передаёт телу сигнал опасности, но… Но. Без подтверждения аналитическим центром выдрессированное тело не реагирует. А аналитически центр сейчас просчитывает возможные ходы групп и противодействия, которые эти ходы могут вызвать. Ему нет дела до какой-то там опасности, которая угрожает какой-то там сестре, когда он руководит всем кланом!
Двое осторожно входят внутрь покосившегося домика, прикрывая лица рукавами. Оглядываются, приноравливаясь к сумраку. Затем один из визитёров медленно подходит к сжавшейся женщине и преклоняет перед ней колени.
– Госпожа, всё уже закончилось.
Тихий, удивительно бесчувственный голос успокаивает ту, которую назвали Госпожой. Она доверчиво закрывает беспросветно-чёрные глаза, её лицо приобретает выражение безграничного спокойствия. Двое почтительно молчат.
Когда Госпожа открывает глаза, в её зрачках пылают алые звёзды, пульсирующие в ритме её пульса. Она легко и изящно поднимается, со спокойным достоинством кивает своим верным ученикам. Те так же молча выходят из домишка следом за ней.
Госпожа останавливается в нескольких шагах от крыльца, сквозь доски которого проросла запорошенная инеем трава. С удовольствием и упоением женщина вдыхает ледяной летний воздух, прозрачно-чистый и свежий. Лучи только что вставшего солнца танцуют по её волосам, иссиня-чёрным, словно впитывающим свет. Длинные локоны перехвачены серебристыми лентами на уровне лопаток и поясницы, единственная седая прядь на правом виске скручена в жгут и перевита шелковой багряной лентой с чёрной вышивкой. Ученики не раз спрашивали Госпожу, что означает эта перевитая прядь, которая остаётся неизменной при любой причёске. Женщина всегда отвечала, что это знак траура и закрывала тему, не желая рассказывать об этом что-либо ещё. Не говорила она также и кровавом мареве, вечно висящем у неё за плечом. Мареве, формирующимся в человеческую фигуру и убивающим прежде, чем опасность для Госпожи становится явной.
