Кэрол Берг - Песня зверя
Мне хотелось вывалить на них все разом, не важно, что слова, которые я пытался подобрать для описания столь невероятных событий, были жалкие и бледные. Стоило мне оказаться в лавке с кружкой вина в руке, как невыразимая усталость сковала мне язык. Боюсь, что из моего рассказа элимы поняли только то, что Роэлан свободен, а Лара в опасности.
— Ее передадут Мак-Ихерну… По-другому не посмеют… Только я не знаю, где он сейчас. Придется последовать за Кланом… они сняли палатки…
Давин, блеснув глазами, перебил меня:
— Но ведь ты же можешь попросить драконов ее освободить?
Он и вправду верил, что это возможно. Ох, даже Давин ничего не понял…
— Нет! — Я попытался было объяснить, что представления не имею, когда снова услышу Роэлана, что я твердо знаю — Всадники не выпустят Лару, пока жив хоть один из них, и каковы бы ни были наши странные отношения, даже ради Лары я не попрошу Роэлана убивать. — Так что нет, не могу.
— Что ж, тогда и правда делать нечего, — вздохнул Давин. — Клан не обменяет ее на тебя — вижу, вижу по твоему лицу, что ты собирался им сдаться. Просто тебя тоже убьют. С их точки зрения, самое плохое ты уже сделал, и поскольку отыграть все назад ты не можешь, осталось только отомстить тебе. Это их единственная отрада.
Я закрыл глаза. Больше всего на свете мне хотелось найти хоть какую-то лазейку в его рассуждениях и не согласиться с ним. Куда там…
— Пойдем, дружище. — Доброта Давина преодолела страх, и он робко коснулся моей руки. Никаких искр. — Не нужно быть кудесником, чтобы понять — тебе сейчас надо поесть и отдохнуть. Я попрошу наших, и мы разузнаем, где логово верховного командора. А пока утешься: Лара ведь считает тебя мертвым и поэтому может рассказывать все, что там пожелают услышать. А когда она узнает, что драконы на свободе, она поймет — ты победил. И это ее поддержит.
Легче мне не стало. Даже боги не в силах поддержать того, на кого обрушилась месть Клана.
Элимы немедленно разослали во все стороны легионы светловолосых сероглазых лазутчиков, чтобы проследить перемещения ставки Клана, а я устроился у очага в лавке Мервила и принялся вяло жевать то, что мне дали. Я старался слушать, что мне говорят, но никак не мог ощутить свою причастность к происходящему. Вытащив книгу Нарима, я попытался разобраться, в чем же заключались его замыслы, но голова у меня раскалывалась, ровные строчки плясали перед глазами. Я видел только Лару — как она смеется моим дурачествам на удемской свадьбе, завесив лицо распущенными волосами, — и чувствовал я только прикосновение ее щеки к моей груди.
Я наслаждался этим чувством и лелеял его, и тут мир снова исчез. Разговоры, неумолчный стук молотков, лавка, тучи на полуденном небе за окном пропали в мгновение ока, словно их и не было. Меня едва не ослепило зрелище сияющего ясного неба и туч, серым бурным океаном несущихся где-то внизу. Голос Роэлана бился во мне, как живая кипящая кровь:
Там, в поднебесье, места нет тоске:
Смотри, парит над облаками стая -
Джодар, Фархан, Мират… Печаль твоя истает,
Исчезнет — клочья пены на песке
Морской так незаметно исчезают.
Любимый мой, тебя я вознесу
Туда, где ночь встречается с рассветом,
Где искрами небесного огня
Под утро звезды тихо гаснут, где ты
Печаль свою отринешь — для меня
Она как тяжкий груз, лежит на крыльях…
Кому, как не Роэлану, лучше всех созданий во вселенной понимать, что такое беспомощность? Стоило мне облечь мое горе в слова — и он вместе со мной печалился о той, которая была мне дороже всех, о той, которая сумела открыть мне дорогу к его пробуждению, а теперь оказалась в плену, кому, как не ему, знать, что такое плен?
Жестокая рука ее терзает -
Ту, без которой ты что птица без крыла.
Могу ее освободить — не знаю,
Куда лететь и сжечь кого дотла -
Скажи, избранник мой, я все исполню,
Скажи мне, я твою утишу боль.
Ты и в аду служил мне верно, помню, -
Теперь же мне помочь тебе позволь.
Мы связаны с тобою неразрывно,
И жажду я, как путники — воды,
Твоих к крылатым обращенных гимнов.
Коль хочешь, мой любимый, из беды
Ее мы выручим…
Такое предложение оглушило и ошеломило меня. Но принять его я не мог. Клан ждет подобного хода, вооружившись кровавиками и хлыстами и ощетинясь отравленными копьями. Нельзя соглашаться. Ведь даже если Роэлан останется цел и невредим, Лару убьют. Я едва успел ощутить радость Роэлана, чьи братья и сестры обрели наконец свободу, и вот видение уже померкло, а на смену ему пришли отблески пламени в очаге и беспорядок портновской лавки.
Элимы притихли, уставясь на меня и на книгу Нарима, выпавшую у меня из рук, — страницы драконий огонь не тронул, но кожаный переплет потемнел и покоробился, и от него чуть пахло копотью. Было видно, что бедняг распирает от незаданных вопросов, но у меня не оказалось слов на человеческом языке, чтобы описать увиденное и услышанное, так что я только мотнул головой. Отчаянно хотелось спать. Элимы отвели меня к тюфякам на полу. Мне снился тягостный кошмар — я видел Горикса, он щурил блестящие глазки и облизывал губы, потому что ему отдали Лару.
В доме было темно и тихо. Во рту у меня пересохло, и, сев на тюфяке, я долго скреб голову и пытался сообразить, кто я, где я и можно ли раздобыть тут попить. Окончательно проснувшись и придя в себя, я вдруг понял, что с рассветом должен отправиться к Девлину и предупредить его о случившемся. Эта мысль пришла мне во сне. Среди всех королей и властителей Элирии и ее соседей он один в состоянии сохранить подобие порядка даже теперь, когда драконы оказались на свободе. Но это удастся ему только в том случае, если события не застанут его врасплох. Надо заставить Девлина выслушать меня, а не то переворот, который я совершил, больнее всего ударит именно по тем, кто имеет к нему меньше всего касательства, — как раз по тем, кто сильнее всего страдал от драконьих войн. Когда эта весть пронесется по державе, на страну обрушится лавина мести. Как только поразительные новости пересекут границы, в Элирию хлынут варвары.
Но во сне меня посетила и другая мысль. Если я сумею предупредить Девлина, он, вероятно, захочет меня отблагодарить, и тогда…
Кто-то был столь любезен, что разул меня, так что по дому я шел относительно бесшумно. При мысли о вине или эле меня замутило, и я решил добраться до бочонка с сидром, который Мервил держал на холодке в сарайчике у конюшни. Но заднюю дверь заперли или заложили. Открыть ее, не произведя переполоха, не представлялось возможным. Пить хотелось ужасно, так что неудача меня не обескуражила. Прокравшись через захламленную мастерскую, я подошел к свежепочиненному парадному входу, и тут оказалось, что у порога, привалясь к двери, сидит Давин и при мерцании одинокой свечки читает книгу Нарима.
