Ирина Якимова - Carere morte: Лишённые смерти
— Все мертвы.
— Охотники?!
— Похоже, они приходили на прошлой неделе, — вампир зажёг больше свечей, и комната осветилась. Мире в глаза бросилась распахнутая дверь в ближнюю к гостиной спальню и за ней — аккуратно убранная кровать. На спинке кровати она заметила каплю крови. Крови carere morte!
— Эрик и Ника, должно быть, спали там, — Элиас кивнул на кровать. — Похоже, их убили ритуалом, я нашёл немного пепла на полу. Сайрус и наш новенький были вон в той комнате. Там охотники использовали мечи: на стене след остался. Тела унесли в их же гробах. Всё прошло очень тихо, быстро, соседи ничего не слышали.
— А ты как уцелел?
— Я по старой памяти провёл тот день в Ориенсе, — Элиас покачал головой. — Вот не верь после этого в предчувствия! Меня словно толкнуло что-то в то утро: не ходи на Закатную!
— Как охотники вышли на вас? Тесса?
— Та Низшая, с которой был знаком Эрик? Не знаю. Она уже давно не приходила.
— Это она! — прошептала Мира. — Я уверена!
Вампир пожал плечами, отвернулся. Квартира вновь погрузилась в молчание.
Мира прошла в маленькую комнату, которую указал Элиас. Когда-то давно она была спальней Миры и Алана. Присев, вампирша проследила пальцем ровный след меча на стене и содрогнулась.
"Должно быть, ребята спокойно спали в гробах. Одного убили сразу, второй проснулся от шума, вскочил — и тут охотник снёс ему голову. Крови, наверняка, было много! Чем они её замывали потом, интересно? Нет ни следа, только проклятый запах серебра везде… Святой водой?"
Мира возвратилась в гостиную. Элиас всё также неподвижно сидел в кресле.
— Элиас! Я советую тебе уходить отсюда. Охотники могли оставить поблизости стражу.
Он обернулся к ней, и вампирша вдруг вспомнила, что давным-давно, в юности, между ними возникала мимолётная симпатия.
— Я уйду. Скоро.
— Ты вернёшься в Ориенс?
— Нет, — вампир улыбнулся. — Ищи меня в Прэдо, если понадоблюсь.
— Прэдо — что это? Город?
— Селение к западу отсюда. Недалеко от Метора.
Элиас замолчал, и Мира не смогла найти, чем продолжить беседу. Впрочем, она тоже была не прочь помолчать. Даже тихие и печальные, приличествующие поминкам разговоры в опустевшей квартире казались неуместными. Она вернулась в маленькую спальню, и сердце её дрогнуло: в углу стоял незамеченный прежде тёмный большой предмет, закрытый тканью. Её старенькое фортепиано.
Мира сняла ткань и откинула крышку инструмента. Она тихонько пробежала пальцами по клавишам и покосилась на Элиаса. Вампир сидел неподвижно.
Вампирша осмелела. Она отыскала в комнате стул и придвинула его к инструменту. Потом зажгла две свечи и поставила их на крышке фортепиано. Она коснулась клавиш, но не заиграла. Она вспоминала весёлую юность и всех друзей, вспоминала, прощаясь, последний раз в жизни. Теперь — поняла Мира — она осталась окончательно одна.
Алан. Эрик. Ника. Сайрус. Все ушли, все растворились в Бездне. Как это сказал Элиас? Тихо, быстро, незаметно для мира… А что было бы с ними, останься они смертными? Что было бы, не предпочти они в далёкой юности бессмертие carere morte? Им, как и ей, было б уже за сорок. Семья, дом, дети, может быть, уже внуки — тоже вечность, но другая вечность… Были бы они счастливы? И были бы они счастливее в той вечности, чем в вечности carere morte, или всё же нет? Старые, уставшие, наверное, они хотели бы вернуться в юность. Все боятся старости. Ну, почти все…
Мира тряхнула головой. Что гадать? Бездна не даёт ответов. Вампирша ударила по клавишам. Лёгкий пустой звук разнёсся по дому. Элиас вздрогнул в своём кресле, но попросил:
— Сыграй что-нибудь.
Мира, не задумываясь, начала и только через минуту поняла, что играет. Это было её собственное сочинение, незатейливая мелодия в ля-миноре, многократно повторяющийся набор грустных, шелестящих фраз — как шум осеннего дождя.
Когда она путалась в аккордах или забывала мелодию, она просто закрывала глаза и печальная музыка лилась дальше. Про себя вампирша усмехалась детской наивности музыкальных фраз, но продолжала. И простая мелодия качала её на волнах, то относя, то вновь приближая к грозовой туче на горизонте — её тревоге.
"Гектор не оставил свою идею, значит, война продолжается. Будет буря, злее прежней. Будут потери, горше последней. Рано ты обрадовалась, carere morte! Ещё Бездна не вступила в игру".
Грустные вариации продолжались. Качели, то уносящие тебя в сон, то швыряющие в бурлящий котёл реальности. Перед мысленным взором Миры мелькали лица: Гектор, Дэви, неизвестный ей глава охотников. От трели тоненько задребезжало фортепиано, и её тоже пробрала дрожь: проклятый Долус всё же заставил её усомниться, вновь усомниться…
"Избранный, Дар… Ты ввязалась в древнюю, запутанную историю, ни черта в ней ни смысля! Грядёт новая битва гигантов: Орден, Низшие, Владыка вампиров. А ты, маленькая, слабая, не видящая сотой доли того, что видят эти колоссы, хочешь влезть между ними! Оставь. Оставь всё! Оставь…
…Его?"
Мелькали лица: Гектор, Дэви, неизвестный ей глава охотников… и он, более не её, но — принадлежащий всему миру, — Избранный, Винсент…
Часть 3
Глава 23 Лира хандрит
Этой ночью, как вчера и позавчера, как месяц и год назад, Лира сидела у окна и вышивала. Жёсткий стул с высокой спинкой принуждал сидеть очень прямо. Пламя свечей дрожало от дыхания девушки, и расшалившиеся тени скакали по комнате.
Ночью цвета её вышивки меняли оттенки, блёкли. У жёлтой нитки, что вдета сейчас в иглу, был цвет мёртвых осенних листьев.
"Бездна… Её нельзя увидеть, услышать, вдохнуть, — размышляла Лира. — До неё нельзя дотронуться. Она не в тени, наступающей из углов, осаждающей комнату каждый свободный вечер, но терпящей поражение с рассветом. Она не в далёком бесконечном небе, распростёртом над городом за грязным оконным стеклом. Её нет снаружи — её нет внутри. Ей неоткуда взяться в тугих ударах сердца, в шелесте дыхания, она не отражается в глазах — это видно по отражению глаз в зеркале, по живым зелёным искоркам в них. Так где ж она, Бездна? Если оглянуться в поисках чужой взгляда, ничьи глаза не усмехнутся из тьмы. Откуда же пришло ко мне это слово? Это… имя? Всё живое замирает, холодеет, слыша его, но губы упрямо шепчут… Замерзают".
В быстро густеющем сумраке, с которым более не справлялась свеча, была видна лишь одна тускло-серая стена и тёмная картина. Днём — чудесный закатный пейзаж: туман над озером, ажурные кроны деревьев, золотисто-светлая церковь. Сейчас, в сумерках, в зеркале воды Лире виделся бездонный провал, отвратительные скелеты ветвей плясали над ним и белый острый клык здания церкви впивался в блёклое небо. Тишина спящего дома что-то шептала: неразборчиво, быстро, захлёбываясь. Тот, кто однажды разберёт этот шепот, наверняка поседеет от ужаса. Но Лира вслушивалась в тишину с каким-то больным любопытством: "Что ты рассказываешь мне? Чего я не знаю? Что я должна узнать?"
