Гай Гэвриел Кей - Блуждающий огонь
Внутри Данилота, внутри тесного переплетения тех волшебных теней, что способны были изменять пути времени и направлять его так, как того хотелось самим светлым альвам, никогда не бывало зимы. Могущественное заклятие Латена Плетущего Туманы служило надежной защитой от холодов. Однако чересчур долго альвы прятались за движущимися неуловимыми взору «стенами» своей Страны Теней и, лишь выглядывая порой наружу, видели перед собой занесенную снегами Равнину и безжизненные берега реки Андарьен. Это был единственный, хотя и очень уязвимый, островок тепла среди огромного зимнего мира, где властвовало злое волшебство. И альвы укрылись там.
Но дольше терпеть они не смогли. И Ра-Тенниэль, всегда славившийся своей отвагой, взял прекрасную Лейзе за руку с длинными хрупкими пальцами — странно, но она в кои-то веки позволила ему сделать это! — и повел ее мимо безмолвных теней, сотканных Латеном, на открытый берег реки — в то место, где река впадала в озеро Селин.
На закате это место казалось особенно таинственным, колдовским. У самой воды там росли ивы и деревья аум, уже покрытые первой листвой. Ра-Тенниэль расстелил свой плащ на молодой траве — плащ был тоже зеленый, ярко-зеленый, как камень веллин, — и Лейзе села на этот плащ рядом с ним, держа в руках огромный букет сильваинов. Глаза ее мягко светились золотом, точно закатное солнце, а волосы отсвечивали бронзой.
Ра-Тенниэль посмотрел сперва на Лейзе, потом на солнце; над головой у них шелестело молодой листвой дерево аум, а внизу видна была плавная излучина реки. Как и все альвы, Ра-Тенниэль никогда не забывал, сколько в мире печали, а потому он возвысил свой голос и запел грустную песнь, странно звучавшую среди озабоченного вечернего гудения пчел и совершенно беззаботно пляшущих на воде солнечных зайчиков, отражавшихся на мелководье от каменистого дна. То был плач по разоренному тысячу лет назад краю.
Лейзе, печальная и суровая, с руками, полными прекрасных сильваинов, слушала, как он поет старинную и очень длинную балладу, повествующую о постигшем эту страну горе. Солнце село. Сгущались сумерки, и легкий ветерок шелестел в листве у них над головой. Потом затих и он. На западе, там, где только что зашло солнце, уже сверкала в небе одна единственная крупная звезда, которую когда-то назвали в честь Лориэль, убитой черной Авайей под горой Рангат. Они долго смотрели на эту звезду; потом молча встали и пошли назад, в свою Страну Теней, где звезды были едва видны.
И только один раз оглянулся Ра-Тенниэль через плечо на застывшую Андарьен. А потом вдруг остановился и повернулся к реке лицом; и снова долго-долго смотрел на нее — как умеют смотреть только светлые альвы.
Всегда, с самого начала, все действия Ракота были отмечены его нетерпеливой, неудержимой ненавистью к светлым альвам. И эта зима, что теперь миновала, была похожа на поспешное бегство врага с поля боя, ужасное в своем намеренном и последовательном разрушительстве.
Однако зима была позади, и Ра-Тенниэль, глядя на север своим переменчивыми глазами, которые быстро приобрели фиолетовый оттенок, увидел вдруг странный темный полукруг, быстро движущийся по опустошенным землям края. Но не в сторону Данилота. Лейзе тоже стала смотреть, и оба увидели, как армия Ракота резко свернула к востоку, чтобы обогнуть озеро Селин и, минуя лес Гуинир, выйти прямо на Равнину.
Если бы Ракот был способен дождаться темноты, посланные им войска достигли бы цели никем не замеченными, ибо мчались вперед, не зная отдыха. Но ждать ночи он не стал, и Ра-Тенниэль быстро произнес по этому случаю благодарственную молитву. А потом они с Лейзе поспешили на Атронель. И в эту ночь альвы не стали зажигать свет над Данилотом — сейчас, когда к границам их королевства приближалась армия Тьмы, это было совершенно недопустимо. Однако все высокорожденные хранители магии собрались на холме Атронеле, и, как и ожидал Ра-Тенниэль, именно пылкая Галин первой вызвалась скакать в Селидон, чтобы предупредить дальри. И, опять же как он и ожидал, ее осторожный брат Лидан ни за что не захотел отпустить туда в одиночестве свою сестру-близнеца. Они встали сразу, как только Ра-Тенниэль разрешил им уйти, но он вдруг поднял руку, повелевая им еще немного подождать, и сказал:
— Вам придется очень поторопиться. Очень! Возьмите коней. Сейчас самое время, чтобы золотых и серебристых коней Данилота снова увидели на просторах Фьонавара. — Глаза Галин от восхищения тут же стали совершенно синими, а еще через мгновение ярко-синими стали и глаза ее брата. И близнецы умчались прочь.
А Ра-Тенниэль с помощью тех, кто остался, заставил свой магический жезл послать в Парас Дерваль сигнал тревоги, чтобы такой же магический жезл, подаренный королем альвов королю Бреннина, тоже ожил и люди поняли, что им грозит страшная опасность.
И не его вина, что Верховный правитель Бреннина в ту ночь находился в Тарлинделе и смог услышать огненный призыв магического жезла лишь на следующий день в полдень.
Уснуть Пол так и не смог. Глубокой ночью он вскочил с постели и вышел на улицу, направляясь от дома, принадлежавшего матери Колла, к заливу. Луна, уже успевшая стать ущербной, светила высоко в небесах, отбрасывая на море серебристую дорожку. Был отлив, и вдоль всего мыса виднелись песчаные отмели. Ветер, переменив направление, дул теперь с севера. Пол понимал, что ветер опять стал холодным, но сам он по-прежнему оставался совершенно нечувствительным к холоду, так и не зная, естественными или сверхъестественными причинами это вызвано. Нечувствительность к холоду была одним из немногих проявлений его новой сущности, она словно давала ему понять, кем он теперь стал. Это и еще вещие вороны. Да порой — затаенное, какое-то выжидающее присутствие Морнира в его крови.
«Придуин» слегка покачивалась на якоре. Они успели полностью загрузить судно еще вчера вечером, пользуясь последними проблесками света, и дед Колла заявил, что можно выходить в море. В лунном свете корпус «Придуин», выкрашенный золотой краской, казался серебряным, а поднятые белоснежные паруса светились.
Вокруг было очень тихо. Пол прошелся по деревянному причалу, и, если не считать мягких шлепков морской волны по бортам рыбачьих суденышек, единственным громким звуком здесь был стук его каблуков. В Тарлинделе не горел ни один огонек. Звезды над головой казались необычайно крупными и яркими даже при свете луны.
Покинув набережную, Пол стал подниматься по какой-то каменистой улочке вверх, пока она не кончилась. Последние дома города остались позади. Тропа перед ним, извиваясь, вела вверх и к востоку, следуя очертаниям залива. Было достаточно светло, чтобы видеть тропу, и он пошел по ней. Но, сделав сотни две шагов, оказался на развилке: одна тропинка уходила отсюда вниз, а другая вела на север. Пройдя еще немного по второй тропе, он вышел на песчаный пляж, находившийся за пределами бухты и открытый всем морским ветрам.
