Владимир Крышталев - Возвращение чудес
— Ты права.
Еще раз свернув, мы вышли на неожиданно просторную террасу.
Большие деревья нависали над открытой площадкой, своей листвой создавая приятный уют и тень. Кроны почти полностью закрывали обзор, и только сквозь отдельные прорехи этого зеленого покрова виднелось далекое море. Где-то внизу журчал то ли ручеек, то ли фонтанчик. Послеполуденная жара здесь почти не ощущалась: листва принимала на себя прямые солнечные лучи, но немного пропускала дыхание бриза.
— Хорошо! — сказал я. — Ты здесь живешь?
Марго чуть передвинула стулья, стоящие возле изящного деревянного столика, и жестом пригласила садиться.
— Да, — ответила она просто.
— На моей памяти это уже третий твой дом, — я последовал приглашению, рассматривая собеседницу. За время нашей разлуки она ничуть не изменилась. Всё те же золотисто-рыжие волосы, голубовато-серые глаза, тонкие линии бровей, черты лица… Та же Марго, которую я знал и любил. И люблю по-прежнему.
Моя собеседница покачала головой:
— На Горвальдио я давно не бываю. Хотя, Алексей, ты прав. Тот дом тоже принадлежит мне.
Она ненадолго замолчала, а затем продолжила:
— Думаю, нам обоим неприятно вспоминать, при каких обстоятельствах мы расстались. Я знаю, что ты чувствуешь вину, но всё и должно было так случиться.
Эти слова каким-то странным образом разрядили обстановку. Все наши малозначительные фразы были в любом случае лишь прелюдией к главной теме, которую сам я никак не решался начать. А вот Марго не стала ходить вокруг да около.
Увидев, что я собираюсь включиться в разговор, моя собеседница подняла руку:
— Позволь, пожалуйста. Клод наверняка открыл тебе многое, и сейчас ты гораздо лучше понимаешь, что происходило. Но я… — правый уголок ее рта приподнялся, обозначая полуулыбку, — за мной осталось объяснение. Возможно, я ждала этой встречи, чтобы наконец-то выговориться.
На такое признание мне оставалось только кивнуть:
— Конечно, Марго. Я выслушаю всё, что ты захочешь мне сообщить. Но… независимо от этого… я был не прав… и я очень рад снова находиться рядом с тобой.
— Удивительно… — Марго встала и подошла к перилам террасы, которые давно оплел дикий виноград. Посмотрела сквозь листву куда-то вдаль. — Знаешь, Алексей, ты иногда мне снился. Этот разговор… я начинала его уже много раз. И вот, снова трудно отыскать правильные слова.
Она повернулась, встречаясь со мной взглядом.
— Клод наверняка не сказал, сколько мне лет.
— Это сделала Эвелин, — тихо выговорил я. — Марго, возраст не имеет значения.
Задумчиво присев на перила, моя собеседница пробормотала:
— Эвелин… Вы с ней ровесники.
— Да. Мы вместе учились в университете.
— Я могла бы догадаться, что она скажет, — сейчас Марго выглядела уставшей, словно одно воспоминание о прожитых столетиях заставило почувствовать весь их груз. — Возраст имеет значение, Алексей.
Ее пальцы нащупали маленькую и еще зеленую виноградинку. О чем-то размышляя, Марго сорвала ее и отправила в рот. Ягода наверняка была кислой (я уже успел попробовать адриапольский виноград и кое в чем ориентировался), но моя собеседница этого не заметила.
— Ты знаешь, — продолжила она, — каждый человек находит оправдание своему стилю жизни. Из этого формируются многие наши ценности. Посмотри, как изменились представления о семье, когда увеличилась продолжительность жизни. Сегодня брак заключается только для воспитания детей. А ведь еще тысячу лет назад считалось, что женитьба — нечто священное, на всю жизнь.
— Бред, — прокомментировал я. — Извини, Марго, это я по поводу точки зрения. Здесь, на Фриде, кажется, все именно так и полагают, из-за чего изрядно портят друг другу нервы.
— В этом есть свой смысл, Алексей, — улыбнулась моя собеседница. — Но заметь: мы ушли от пожизненных браков, а идеал вечной любви только окреп.
— Любовь не имеет ничего общего с браком.
Марго кивнула:
— Тоже правда. Однако я хочу обратить твое внимание еще на одну вещь. По крайней мере последние пятьсот лет в мире неуклонно падает процент моногамных семей. Люди объединяются в семейные союзы по три, четыре, пять и больше человек. И такие союзы намного прочнее… традиционных.
Немного подумав, я согласился:
— Возможно. Только ведь люди там меняются едва ли реже. Просто сам союз покоится на большем количестве углов, поэтому и создается впечатление стабильности. Через пять лет в такой семье может полностью смениться состав, а сама семья — останется. Номинально. Вот тебе и устойчивость.
С улыбкой моя собеседница покачала головой:
— Не совсем так. Ну да я веду к другому. Скажи, Алексей, почему возникают подобные союзы?
Этот вопрос заставил меня пожать плечами:
— Стремление к разнообразию. Типично для жизни в любых формах. Когда-то ученые думали, что поймали Бога за бороду, открыв второй закон термодинамики, и начали трактовать его в общефилософском смысле — я имею в виду закон, а не Бога. Мол, чего ерундой заниматься, всё равно помрем… Всех поглотит энтропия, и ни следа, ни памяти не останется. А потом, лет через триста, заметили: разнообразие вокруг, оказывается, не сходит на нет. Скорее наоборот. Дедушка Дарвин давно всех предупреждал, да ведь не слушали старика.
Мое паясничанье объяснялось просто: я понял, к чему клонит Марго. И пока не мог определить, нравится мне это или нет.
Одно оставалось несомненным. В этот раз наша беседа закончится нормально — независимо от откровений, которые всплывут в ее ходе.
— Разнообразие… — повторила моя собеседница, усмехнувшись по поводу моих объяснений. — Само по себе оно мало что объясняет. Это лишь следствие, а не причина. Мне кажется, Алексей, наш мир вырабатывает новую этическую систему.
Я вновь пожал плечами:
— Он это делает постоянно. Вернее, делаем всё мы. Мир тут как бы ни при чем.
— Снова верно, — серьезно подтвердила Марго. — Многие вещи в нашем мире меняются постепенно, и ценности относятся к этому числу. Однако у тебя, Алексей, — тут она шутливо улыбнулась, — у тебя нет выбора.
— Звучит пессимистично.
Марго вернулась и села рядом со мной, заглядывая мне в лицо. Мягко продолжила:
— Мы, так называемые боги, взяли тебя за шиворот и втащили в свой мир. Мы не спрашивали, нужно ли это тебе, согласен ли ты с нашим решением. Веришь ли, мне хочется извиниться за это своеволие.
Я протянул руку и сорвал с дерева листочек. Продолговатый, со светлыми прожилками и желтоватой каймой, жесткий на ощупь. Машинально потирая его пальцами, я подхватил:
