Сергей Житомирский - Будь проклята Атлантида!
- Вы не о том спорите! – прервала Хамма. – Пусть мы переплывем океан, а потом? Либам идти через землю коттов, а остальным – мимо яптов и гиев.
- Айя! Оолов всех убьют! – опять необычайно быстро сообразил Пстал. Слезы побежали по его покрытым белесыми волосами щекам. Гехра молча содрогнулась, представив горящее гневом лицо своей гийской сестры.
- Вы вожди или хворые дети? – вспылил Севз. – Если они поднимут копье, тем лучше! Мы одолеем их и возьмем власть над всеми землями!
- Люди на двадцать лет сыты войной, - пробормотал Эстипог.
- На дважды двадцать! – поправила Хамма.
- Но…
- Помолчи! – крикнула Мать либов. – Битвы кончились, а ты все лезешь и лезешь учить матерей! И почему здесь, на совете сидят Эстипог и Пстал, а нет матерей пеласгов и оолов? Винил Приносящего, а сам хочешь перенять главную атлантскую гнусность – мужскую власть? Не выйдет! – Хамма перевела дыхание после непривычно долгой речи.
- Хорошо сказала, сестра! – хлопнула в ладоши Гехра.
Севз молчал, не находя ответа на давно ожидаемый и все же пришедший неожиданно отпор матерей.
- Вы как знаете, - поднялась Хамма, - а я иду виниться. Надо будет – на нож лягу. На других либах нет крови Приносящего!
- Я тоже! – вскочил Эстипог. – Пустая раковина! – Он зло хватил себя по лбу. – Сравнил быка с коршунами!
- Струсили! – сказал Севз, когда полог упал за ушедшими. – Ничего, обойдемся без них.
Пстал не ответил. После двух неожиданных озарений он вновь стал тугодумом: морщась от усилий, ворочал в голове камни мыслей, раскладывал так и сяк. Потом вдруг вскочил и пошел к выходу.
- Тоже виниться пошел? – окликнул его Севз.
- Зачем болтаешь? Кто меня простит! – махнул рукой Пстал.
- Так куда же ты? – Севз шагнул следом.
- Не тронь! – бешено крикнул Пстал. – Один раз оол дурак, два раза оол дурак. Хватит! – и отшвырнул рукой занавес.
- Не горюй! – Гехра положила руку на плечо мужа. – Не дам тебя в обиду. Поеду думать с борейскими матерями, как уладить дело миром.
- Меня не зовешь даже! – возмутился Севз.
Со смертью Промеата и Майи что-то сломалось в нем самом, в воинах, в вождях племен.
Что же случилось? Ведь он – Бог, посланный истребить атлантскую скверну, вернуть людям честный закон, по которому сильные сильнее слабых. Разве не за это он бился с одержимым злым безумством Промеатом? Почему же и люди и боги отступились от него? Правда, он нарушил клятву – звать людей, но не толкать копьями… Но что значит клятва, данная Богом простому смертному!
Нет! Просто еще одно испытание. Надо ждать! Как в дни, когда он рыскал вокруг Тара, пытаясь пробраться к пленным вождям. Как в те семь лет, что провел в исхлестанной шкуре раба по кличке Бык. И теперь – выждать, когда Инад, взвыв от горя, кинется мстить, когда Гезд метнет копье в Гехру и Айд плюнет в лицо Хамме. Тогда он еще покажет им всем!
В середине дня над гаванью раздались тревожные крики ибров. Все, кто мог носить оружие, бросились к стене. Но тревога оказалась напрасной. Всего горсть либов и пеласгов приблизилась к воротам. Впереди хромала Хамма и выступал Эстипог. Инад вышел к ним, не пустив во двор. Молча, с отсутствующим видом выслушал несвязные оправдания и сожаления. Потом, смерив брезгливым взглядом, сказал, цедя слова:
- Ничего, если нога кривая, хуже, когда ум хромой. Ладно, если тело заплыло жиром, неладно – если душа. Нет у меня к вам ни доброты, ни доверия. Людей ваших жалко. Идите, скажите им: Приносящий свет не велел мстить. Скажите – все вернутся домой. Уходите быстрее. Смотреть на вас – глазам обида!
Они повернулись и пошли: либийка, хромая сильнее обычного, пеласг – втянув голову в плечи, как при холодном ветре.
Не успели вволю обсудить эту горькую, запоздалую победу, дозорные вновь заулюлюкали: явилась Гехра с борейскими старухами. Эти гнулись меньше, каялись скупей. Им и сказано было соответственно:
- Промеат завещал никого не бросать, значит, и вы уплывете.
- Но ради мира между племенами – слушайте и запомните, ни одного желтого острия борейцы не возьмут на корабли. Ни копья, ни топорика, ни щербатого ножа! Севз сколько раз орал – утопить бронзу. Вот и топите. Да поскорее!
Ор не уставал дивиться Инаду. Откуда у добряка лекаря, рассеянного и смешливого, взялась воля, упругая, как боевой лук? Может быть, часть души погибшего Учителя перешла в него – та, что была в ответе за всех людей?
События и на этом не кончились. Вдруг с одной из улиц раздались знакомые крики. Оолы! Похоже, все-таки не обойдется без схватки… Но высыпавшие на пристань дети Пстала вопили отнюдь не воинственно. Сам он решительно шагал впереди – сутулый, длиннорукий, в кожаной рубахе до колен. Сзади несколько матерей с громкими стонами били себя по щекам. Их жалобы подхватывала небольшая толпа воинов. Облепив стены, люди Инада следили за странным зрелищем.
Пстал протянул свою дубину одному из мужчин, сбросил рубаху. Громче застонали матери и воины. Вождь подошел к краю причала – и прыгнул в воду. Белесая голова вынырнула в десятке шагов от берега и стала быстро удаляться.
- Что за обряд? – Инад пожал плечами. – Думает отмыться от крови?
- Он решил умереть! – первой поняла Тейя. – И унести с собой вину сородичей.
- Но он и не знал, что Майя натравила их! – Инад подался вперед, словно собираясь вернуть пловца.
- Настоящий вождь не тот, который за всех решает, а который за все отвечает, - тихо сказала певица.
- Да, для оолов так лучше! – кивнул Инад, помолчав. – Пусть запомнят, что копье зла заострено с двух концов!
Голова Пстала уже еле заметной точкой мелькала среди невысоких волн. Вождь плыл на восток, словно прокладывая людям путь к родным жилищам. Вернувшись туда, они надолго сберегут легенду про копье о двух остриях и о древнем вожде, который ценой жизни спас племя. Вот только… не вышло бы по этой легенде, что вину многих можно свалить на одного.
Чем ближе подходил срок прихода кораблей, тем грустнее становилась Тейя. Она заявила Ору, что никуда не поплывет, а останется в Срединной ждать Паланта и Ирита. Он не мог переубедить ее и не мог не признать ее правоты. Однажды утром взгляд гия зацепился за башню на краю мола.
- Слушай, сестренка, - закричал он, - как мы раньше не подумали! Надо оставить им вести – там, куда они первым делом кинутся, приплыв.
- Листы сгорают или гниют, - покачала головой Тейя.
- Не на листах! На камне – очень большие знаки! Здесь, - он показал на башню, - нарисуем. Кто подплывет к Атле, сразу увидит.
Так всегда было у Ора: только ухватить самый край замысла, а потом выдумки налетают, как комары. Тейя хмурилась, боясь поверить в избавление.
