Сурен Цормудян - Боевой вестник
— Помолчи, волчара, и дай мне сказать, коль уж я начал. — Хлодвиг поднял взгляд и стал всматриваться в проплывающую мимо листву. — Не любил я ее поначалу. Да и важно ли это? Клиры придворные говорят, дескать, у простолюдинов все по любви, ибо животная страсть все это. А у нас, у благороднорожденных, союзы, основанные на чистом разуме. Да и смел ли я перечить отцу? Это же сам Дэсмонд Эверрет. Хотя уж он-то матушку любил безмерно. Но чем больше я любил Анриетту, тем больше чувствовал вину пред тобой. Хотя, чего уж греха таить, и ревновал в душе. Но если с другой стороны посмотреть, а не я ли толкнул тебя в бордели, где ты завсегдатаем стал, да еще умудрился там встретить такую девку, что уже много лет безрезультатно пытаешься разыскать? Это ведь я тебе ничего иного не оставил, верно?
— О боги, государь, ты такой дурень, спасу нет.
— Надеюсь, ты приведешь веские доводы в подтверждение твоих слов раньше, чем я тебе за них врежу, волчара?
— Что я мог дать Анриетте? Ты думал об этом хоть мгновение? Я был кузнецом. Потом оруженосцем. Но даже сейчас, будучи рыцарем и лордом, я лишь возведенный. Выскочка, простолюдин, не имеющий не то что своего феода, но даже семейного хуторка.
— Ну и кто дурень-то после этого? Отчего не попросить было? Вот Волчий мыс тебе и отдал бы в ленное владение!
— Я десница короля. У меня другие обязанности и нет родственников, которым я бы мог доверить управление ленным владением. Да не в том дело, Хлодвиг. Хотел бы землю, так, быть может, и попросил бы. Но безродный я, как ни круги. По мне — наплевать. Своего происхождения не стыжусь. Но как вся знать на меня смотрит? И еще, коль узнал бы твой отец тогда, да ее отец, о связи нашей, то она обесчестила бы свой родовой дом, а я лишился бы головы. Даже заступничество твоей матери, великодушной королевы Эолинн, не спасло бы мою башку от топора да пики. Больно ли было мне отказаться от своих чувств к Анриетте? Конечно! Но какой выбор перед ней стоял? Королевский престол для нее самой и детей — или простолюдин с Волчьего мыса? Уж лучше первое, нежели второе. И даже если бы нам удалось поддерживать тайную связь, это скоро показалось бы ей невыносимым. Такова уж эта любовь — всего лишь блажь мимолетная. Она бы потом меня просто возненавидела. К чему мне это?
— Однако она весьма неприветлива к тебе, как я замечал. Уж не оттого ли, что ты отказался от нее много лет назад и не стал бороться за ее руку?
— Бороться? С кем, Хлодвиг? С твоим отцом? С тобой? Ради чего? Чтобы лишить ее будущего? Она несчастлива с тобой? Она тебя не любит? Не верю.
— Любит. Возможно. Только вот, ты и сам знаешь… Сколько раз было. Приходит знатная дама с прошением: дескать, дозволь, государь, расторгнуть брачные узы, ибо немощен муж в постели. И приходят свидетельницы, которые удостоверились в немощности ее мужа. Ну, я разве откажу? Закон в таких случаях позволяет расторгнуть брак. Но потом я несколько дней стыжусь в глаза Анриетте взглянуть. Она ведь не может по этой же причине от своего мужа уйти. Ибо, как я уже сказал, королевы не уходят от королей. Они могут только овдоветь. Я люблю ее и счастья ей желаю, но ничем помочь не могу. Я стараюсь, уж как боги дали. И книжек всяких про это дело, да еще с картинками, перечитал. И вроде могу доставить ей радость на любовном ложе, но это все равно не то. И наследников у меня более быть не может. Потому и думаю часто, а не лучше ли было, чтоб она с тобой тогда и осталась.
— Это плохо бы кончилось и для меня, и для нее. К тому же мы отправлялись на войну. И ты, и твой брат Горан должны были зачать детей перед походом, чтобы династия не прервалась в случае вашей гибели. Таков закон. Хватит уже об этом.
— Думается мне, она считает, будто когда-то ты обменял ее на свой титул и рыцарство. — Хлодвиг покачал головой.
— Это она тебе так сказала? — воскликнул Вэйлорд.
— Нет, дружище. Но мне так кажется. С чего бы ей много лет таить обиду на тебя?
— Забери тебя тринадцатый, государь, умеешь ты настроение испортить.
— Можно подумать, волчья душа, до сего момента оно у тебя радужное было. Останови повозку. Мне облегчиться надо.
Вэйлорд так и сделал. Король спешился, с удовольствием разминая затекшие от долгого сидения плечи, и двинулся в лес.
— Постой, государь! — окликнул его Нэйрос. — Я с тобой!
— Дружище, я, конечно, понимаю, что ты моя правая рука. — Хлодвиг обернулся, усмехаясь. — Но в таких делах я предпочитаю справляться своими собственными руками. И не ори так, что я государь, прошу тебя.
— Да кто здесь услышит? Птицы в ветвях? Мне надлежит охранять тебя.
— Вот упрямый какой… Я в твоем присутствии и капли из себя не выдавлю. Не волнуйся, еноты лесные меня не похитят.
— Возьми хотя бы меч! — Вэйлорд отодвинул сено, которым была наполовину загружена телега, и достал спрятанное оружие.
— О боги, ни единого мгновения покоя! — фыркнул король.
Он вернулся к телеге и, взяв меч, отправился в лес.
Вэйлорд подвел лошадь к сочной зеленой траве, дав ей возможность немного утолить голод, и постоял, вслушиваясь. Но ничего нового не услышал. Все так же фыркала старая лошадь, чирикали птицы в кронах деревьев, шелестевших негромко от ленивого ветерка, что внизу совсем не чувствовался. Вскоре, однако, с южной стороны послышался скрип колес другой телеги.
Тележка была совсем крохотная, с парой грубых цельнодеревянных колес на единственной оси. Ее тянул угрюмый мул с большущими ушами и грустным взглядом. Человек в тележке выглядел не менее удрученным: пожилой бедняк в тряпье сидел, всхлипывая и потирая лицо, на котором даже издалека были заметны ссадины и кровоподтеки.
— Остановись, добрый человек! — окликнул его Вэйлорд, когда тот проезжал мимо, боязливо косясь на королевского десницу, одетого простолюдином.
— Чего тебе надобно? — раздраженно бросил старик.
— Что приключилось с тобой? Отчего ты такой побитый? — Нэйрос подошел к нему.
— Тебе какое дело?
— Ну, видимо, есть дело, ежели спрашиваю. Ты едешь с севера. А мне ехать на север. Что за напасть меня там поджидает?
— Латники, чтоб тринадцатый поимел их матерей!
— Латники? Что за латники?
— А мне почем знать? Да только не по дороге Эвера они едут, можешь не тревожиться! На лесной тропе я с ними столкнулся, где ветки собирал для очага! Видите ли, не слишком расторопен был, освобождая им дорогу! Тропа-то узкая! Собаки паршивые! — восклицал человек, едва не плача.
— И как давно?
— Да не знаю, как давно! Милю уже, наверное, проехал от того места. Вообще с лесной тропы ушел, глаза б мои не видели паскудников этих!
— И много их?
