Джо Аберкромби - Полмира
Длинные волосы трепетали от ветра на покрытом шрамами лице Горма, его хмурый вид был словно вырезан из камня.
— Я встану там, куда меня поставят мои клятвы, Отец Ярви.
— И все же, — сказала Исриун, жадно потирая тонкие ручки, — Министерство всегда говорит о мире. Единый Бог всегда предлагает прощение, как бы мало оно не было заслужено. Избежать кровопролития — это благородное желание. Мы поддерживаем наше предложение поединка королей, чтобы разрешить этот вопрос. — Ее губы скривились. — Но боюсь, король Утил слишком стар, и слаб, и подавлен болезнью, чтобы сражаться. Несомненно, это наказание Единого Бога за его неверность.
Лаитлин глянула на Ярви, и министр едва заметно кивнул.
— Утил послал меня вместо себя, — сказала она, и Колючка почувствовала, как ее сердце, уже громко стучавшее, начало биться за ребрами. — Вызов королю — это так же и вызов его королеве.
Мать Исриун пренебрежительно расхохоталась.
— Вы будете сражаться с Ломателем Мечей, позолоченная королева?
Губы Лаитлин скривились.
— Королева не сражается, дитя. Мой Избранный Щит постоит за меня.
И Колючка почувствовала, как на нее нашло ужасное спокойствие, и под своим капюшоном она начала улыбаться.
— Это жульничество, — бросила Исриун, и ее улыбка исчезла.
— Это закон, — сказал Ярви. — Министр короля должен понимать это. Вы бросили нам вызов. Мы его приняли.
Горм махнул огромной рукой, словно отгонял надоедливую муху.
— Жульничество или закон, все равно. Я буду сражаться с кем угодно. — Казалось, он почти скучает. — Покажите мне вашего чемпиона, Лаитлин, и завтра на рассвете мы встретимся на этой земле, я убью его, сломаю его меч и добавлю навершие к своей цепи. — Он повернул глаза на воинов Гетланда. — Но ваш Избранный Щит должен знать, что Мать Война дохнула на меня в колыбели, и было предсказано, что ни один мужчина не сможет меня убить.
Лаитлин холодно улыбнулась, и все встало на свои места так гладко, словно детали замка́, и предназначение богов для Колючки Бату неожиданно раскрылось.
— Мой Избранный Щит не мужчина.
Итак, пришло время показать меч. Колючка стащила плащ и отбросила его прочь. В тишине воины Гетланда разделились, и она провела свою лошадь между ними, сосредоточив взгляд на короле Ванстерланда.
Увидев, как она приближается, он сморщил от сомнения свое огромное чело.
— Гром-гил-Горм, — тихо сказала она, проехав между Лаитлин и Ярви. — Ломатель Мечей. — Лошадь Матери Исриун отпрянула с ее пути. — Создатель Сирот. — Колючка осадила лошадь перед ним, его хмурое лицо освещалось красным от ослепительного света ее эльфийского браслета, и она наклонилась в седле, чтобы прошептать.
— Твоя смерть идет.
Храбрый вид
Еще некоторое время они не шевелились. Ее волосы щекотали его лицо, ее ребра прижимались к его ребрам с каждым жарким вздохом. Она целовала его в раскрытые губы, касалась носом его лица, а он все так же спокойно лежал. Она соскользнула с него, растянулась рядом с довольным ворчанием, а он спокойно лежал. Она ерзала возле него, положила голову ему на плечо, ее дыхание замедлялось, затихало, а он спокойно лежал.
Конечно, он должен был держать ее, как скупердяй свое золото, получая все от каждого мига, что у них был.
Но вместо этого Бренд был сердит, угрюм и напуган. Вместо этого прикосновения к ее липкой коже, казалось, заманивают его в ловушку. Ее жар душил его, и он высвободился от нее и встал, попал в темноте головой по парусине и откинул ее рукой, чертыхаясь и заставляя ткань хлопать и качаться.
— Ты определенно преподал моей палатке урок, — раздался голос Колючки.
Он ее почти не видел. Быть может только маленький полумесяц света на ее плече, когда она поднялась на локте. Слабый отблеск в уголках ее глаз. Проблеск золота в волосах.
— Значит, ты будешь с ним сражаться? — сказал он.
— Надо полагать.
— С Гром-гил-Гормом.
— Если только он не испугается и не решит не показываться.
— Ломатель Мечей. Создатель Сирот. — Имена падали в темноту. Имена, которых боялись великие воины. Имена, которыми матери пугали своих детей. — Сколько поединков он провел?
— Говорят, два десятка.
— А сколько ты?
— Ты знаешь сколько, Бренд.
— Ни одного.
— Что-то около того.
— Скольких он убил?
— Ямы полны ими. — Теперь ее голос становился сердитым, от ее эльфийского браслета из-под одеяла полилось огненно-красное свечение. — Наверное, больше, чем любой человек по всему Расшатанному морю.
— Сколько наверший на той его цепи? Сотня? Две?
— И среди них навершие моего отца.
— Собираешься пойти по его стопам?
Свечение разгорелось сильнее, показывая ему черты ее сердитого лица.
— Раз уж ты спросил, я надеюсь убить этого ублюдка и оставить его труп воронам.
Между ними опустилась тишина, кто-то прошел снаружи с факелом, оранжевый свет промелькнул по одной стороне Колючкиного лица, осветив шрам в форме звезды на ее щеке. Бренд встал на колено, на одном уровне с ней.
— Мы могли бы просто уйти.
— Нет, не могли бы.
— Отец Ярви впутал тебя в это. Уловка, игра, как с тем отравителем в Йельтофте. Все это его план…
— А что если и так? Я не ребенок, Бренд, мои глаза были открыты. Я поклялась ему, а еще королеве, и я знала, что значили эти клятвы. Я знала, что возможно мне придется сражаться за нее. Я знала, что мне, возможно, придется за нее умереть.
— Если возьмем двух лошадей, то сможем быть в десяти милях отсюда к рассвету.
Она сердито пнула одеяло и откинулась, закрыв лицо руками.
— Мы не бежим, Бренд. Никто из нас. Я сказала Горму, что его смерть идет. Все будут несколько разочарованы, если я даже не приду, а?
— Мы могли бы отправиться на юг, в Тровенланд, наняться на корабль и спуститься по Священной. В Первый из Городов. Виалина дала бы нам местечко. Ради богов, Колючка, это же Ломатель Мечей…
— Бренд, стой! — прорычала она, так внезапно, что он отпрянул. — Ты думаешь, я всего этого не знаю? Думаешь, в моей голове уже не стоит гул от этого, словно она — чертово осиное гнездо? Думаешь, я не знаю, что каждый в нашем лагере думает о том же и приходит к тем же выводам? — Она еще наклонилась вперед, ее глаза блестели. — Я скажу тебе, что ты мог бы сделать для меня, Бренд. Ты мог бы быть единственным человеком на пятьдесят миль вокруг, который думает, что я могу победить. Или по крайней мере притвориться, что думает. Это не твой выбор, а мой, и я его сделала. Твой выбор — это быть моим напарником, или уходить.
