Роберт Хайнлайн - Иов, или Осмеяние справедливости
— Адское пламя.
— Адское пламя и проклятие! И не на миг, а на веки вечные! Не какое-то аллегорическое мистическое пламя, что обожжет вашу мысль, и будет больно, как от искры фейерверка в день Четвертого июля. Это реальное пламя, жаркое пламя, такое же реальное, как это! — Брат Барнаби так хватил по кафедре кулаком, что звук удара услышали даже в дальних углах шатра. — Это такое пламя, которое заставляет конфорку плиты раскаляться докрасна, а потом добела. И ты будешь в этом пламени, грешник, и дикая боль будет терзать и терзать тебя, и никогда она не прекратится. Никогда! Нет для тебя надежды. Незачем умолять о втором шансе. У тебя был этот второй шанс… был и миллионный. И даже больше того! Две тысячи лет милостивый Христос просил тебя, молил тебя принять от него то, за что он умер в мучениях на кресте, дабы передать тебе этот дар! Итак, когда ты будешь гореть в бездне огненной, стараясь выкашлять из легких серу — а это сера, обыкновенная сера, горячая и вонючая, и она будет жечь твои легкие и покрывать волдырями твою грешную шкуру, — когда ты будешь прожариваться в глубине этой бездны за свои грехи, не вздумай жаловаться, что тебе больно и что ты не ведал, что с тобой случится такое. Иисус все знает о боли: он умер на кресте. Он умер за тебя. Но ты не внял ему, и теперь ты в геенне огненной и скулишь.
Там ты и останешься, обреченный на немыслимые страдания в вечности! Но твои вопли не будут слышны из бездны, они утонут в воплях миллионов других грешников.
Брат Барнаби снизил голос до тона дружеской беседы:
— Вы хотите гореть в геенне огненной?
— Нет! Никогда!.. Иисус спасет нас!
— Иисус спасет вас, если вы попросите его об этом. Те, кто умер во Христе, спасены, — мы читали о них. Те, кто будут живы, когда он вернется, спасутся, если возродятся во Христе и останутся в благодати. Он обещал вам, что вернется и что Сатана будет скован тысячу лет, в течение которых Христос будет править в мире и справедливости здесь, на Земле. Это тысячелетие наступает, друзья, и до его начала рукой подать! После этой тысячи лет Сатана на какое-то время освободится, и тогда начнется Последняя битва. Эта война произойдет на небесах. Архангел Михаил будет генералом наших сил, он поведет ангелов господних против дракона — а это и будет Сатана — и сонма его падших ангелов. И Сатана падет — проиграет бой через тысячу лет от сегодняшнего дня. И его уже никто больше не увидит на небесах.
Но это случится только через тысячу лет со дня сего, дорогие друзья! И вы будете жить и увидите это… если примете Иисуса и возродитесь в нем до того, как труба протрубит о его возвращении. Когда это произойдет? Скоро, очень скоро! Что говорит Книга? В Библии Бог говорит нам, и не один раз, — в книгах пророков Исайи, Даниила и Иезекииля и во всех четырех Евангелиях, что вам не будет известно о точном часе его пришествия. Почему? А чтоб вы не успели замести грязь под ковер, вот почему! Если бы он объявил, что вернется в день нового года, в год двухтысячный, то найдутся такие, кто проведет следующие пять с половиной лет, бегая за падшими девками, поклоняясь ложным богам и нарушая каждую из десяти заповедей… а потом как-нибудь в рождественскую неделю вы увидите их в церкви, вопящими о раскаянии и пытающимися заключить выгодную для них сделку.
Нет, сэр Боб! Никаких выгодных сделок! Цена для всех одна. Глас и гром трубы от нас, возможно, отделяют месяцы… а может быть, вы их услышите еще до того, как я закончу эту фразу. И от вас зависит, будете ли вы готовы к этому мгновению.
Но нам точно известно — он придет скоро. Откуда? Опять из Книги. Знамения и чудеса. Первое, без которого ничего остального быть не может, — возвращение детей Израиля в землю обетованную — смотри Иезекииля, смотри Матфея, смотри сегодняшние газеты. Они восстановят храм… ну, и это уже произошло. Так написано в «Канзас стар». Будут и другие знаки и чудеса всякого рода, но важнейшие из них — бедствия и страдания, ниспосланные, чтобы испытывать души людские, как испытывали Иова. А разве есть более точное слово, чем слово «страдание», чтобы выразить сущность двадцатого века?
Войны, и террористы, и политические убийства, и пожары, и эпидемии. И снова войны. Никогда в истории человечества не было таких жестоких испытаний. Но терпите, как терпел Иов, и все кончится в счастье и вечном мире — в мире Господа, который превышает возможности воображения. Он протягивает вам свою руку. Он любит вас. Он вас спасет.
Брат Барнаби остановился и отер лоб огромным носовым платком, давно уже промокшим от пота. Хор (возможно, этот жест послужил сигналом) тихонько запел: «Мы выйдем на реку, чудесную реку, что обтекает Трон»… А затем незаметно перешел к «Вот стою пред тобой без жалоб…»
Брат Барнаби опустился на одно колено и простер к нам руки.
— Молю вас! Неужели вы не ответите ему?! Придите, примите Иисуса, дайте ему привлечь вас на свою грудь…
А хор тихо-тихо пел свое:
Ты пролил за нас свою кровь, Голос твой нам внушает любовь, О агнец, иду за тобой…
И Святой дух снизошел.
Я почувствовал, как он овладевает мной, как радость Христова переполняет мое сердце. Я встал и пошел в проход. И только тогда вспомнил, что со мной Маргрета. Я повернулся к ней и увидел, как пристально смотрит она на меня, как освещает ее лицо серьезный и ласковый взгляд.
— Пойдем, дорогая, — шепнул я и повел ее по проходу.
Мы вместе шли по посыпанному опилками пути прямо к нашему Господу.
У ограды алтаря уже толпились те, что подошли раньше. Я отыскал местечко, отодвинув в сторону какие-то костыли и штыри, и опустился на колени. Я положил правую руку на ограду, склонил на нее голову, продолжая держать в левой руку Маргреты. Я молился Иисусу, чтоб смыть с нас грехи и принял нас в свои объятия.
Один из помощников брата Барнаби шепнул мне на ухо:
— Как ты себя чувствуешь, брат?
— Мне хорошо, — ответил я радостно, — и моей жене тоже. Помоги тем, кто нуждается в помощи.
— Благослови тебя Господь, брат, — и он ушел.
Какая-то сестра, стоявшая чуть дальше, начала корчиться и выкрикивать слова на неизвестном языке; он остановился около нее, пытаясь успокоить.
Я опять склонил голову, но вдруг услышал, что ржание и испуганные всхрапы коней становятся все громче, а брезентовая крыша над нами дрожит и хлопает. Я взглянул вверх и увидел, как лопнул брезент, как расширяется дыра, как все полотнище срывается со столбов и улетает прочь. Земля дрогнула. Небо казалось почти черным.
Рев трубы, казалось, пронизал меня до костей, а глас, громче которого я ничего не слыхивал, был радостен и победоносен. Я помог Маргрете встать на ноги.
