Владимир Холкин - Авгур
— Чего? — похоже, он сумел-таки ее удивить.
— Фельдъегерь. Курьер, везущий особо важную почту.
— Не понимаю.
— Я объясню.
Он вытащил из кармана джинсов прозрачный шарик, который привез из родного города. Зажмурился по привычке, чтобы лучше сосредоточиться, и сунул шарик ведьме в ладошку.
— Что это? — спросила она.
— Это тебе письмо. С объяснениями.
Камешек, лежащий у нее на руке, вспыхнул багряным светом — и этот свет как будто впитался в кожу. Казалось, что вместо крови по жилам ведьмы потек золотой огонь. Это продолжалось всего секунду, заставив женщину вздрогнуть. Пламя отразилось в зеленых глазах-озерах; ее лицо исказилось, и ведьма закричала беззвучно, пытаясь отгородиться от пугающей простоты чужого для нее мира, но все-таки успела увидеть, чем все должно закончиться. Глаза ее закатились, и Андрей аккуратно опустил на траву обмякшее тело.
— Ну, извини, — сказал он. — Сам был в шоке, честное слово.
Оглядевшись, он заметил, что восприятие изменилось. Теперь казалось, что двор «питомника» щедро залит мазутом, и черные жгуты, прорастая из этой лужи, тянутся к Андрею со всех сторон. Но, так и не получив команды, бестолково подрагивают и тычутся, словно слепые змеи.
— Отвалите, — буркнул Андрей, — займитесь лучше своей… дрессировщицей.
И, не оглядываясь, зашагал по улице прочь. Вчера, когда он разглядывал башню-скелет с балкона, ему показалось, что пешком туда не дойти. Но сейчас он видел, что конструкция торчит совсем рядом. Надо только пересечь новый микрорайон с панельными домами-многоэтажками и миновать обширный пустырь, который был еще не застроен. От силы, полчаса ходу.
Он шел вперед, и с каждой минутой башня вырастала в размерах.
Вокруг потемнело, как будто уже наступили сумерки, или опять началось затмение. Андрей поначалу принял эти эффекты за погружение в тусклый мир, но быстро сообразил, что все значительно проще.
Никакого тусклого мира нет — и не было никогда.
Раньше ему казалось, что во время «нырка» восприятие искажается. На самом же деле, оно в такие моменты приходит в норму. Словно отключается искусственная подсветка, мешавшая увидеть вещи по-настоящему.
Обычные люди этой способности лишены. Они смотрят вокруг, не замечая самого главного. Поэтому и приходит мерцающий.
Помнится, ведьма во время их предыдущей встречи провела интересную аналогию. Поезд, перед которым укладывают новую колею. Машинист путеукладчика регулярно получает инструкции. Андрей спросил тогда — кто их пишет? Она ответила — есть, мол, в вагонах такие люди. Конечно, имела в виду себя, но это ее проблемы…
В тот раз он не понял — как можно, сидя в купе, увидеть, куда должен ехать поезд?
Зато теперь понимает. И, самое главное, знает, как доставить инструкцию.
Давай, фельдъегерь, осталось совсем немного.
Он шагал не спеша, разглядывая бетонные дома-муравейники. Сейчас, когда отключилось лишнее освещение, они напоминали многоэтажные склепы. В комнатах-усыпальницах мерцало мертвое пламя, и куклы неподвижно сидели перед экранами.
Мумии с клеймом на руке.
Он начал их видеть с первого дня, едва закончилась школа. На первых порах замечал только отдельные случаи, которые касались его ближайшего окружения. Раздолбай-одноклассник Вадик, потом Пашка, теперь вот еще Оксана. Кстати, еще за год до того, как у Андрея появился узор, обнаружился мертвяк в двенадцатой школе. Как такое могло случиться? Впрочем, мурены-гончие, например, от времени не зависят. Прыгают, куда захотят. Почему не предположить, что волны от Андреевых подвигов расходятся не только в будущее, но и в прошлое заодно? Были у него знакомые в двенадцатой школе? Вроде, да — еще по спартакиаде. Но точно вспомнить не получается — память стирает лишнее. Впрочем, уже не важно…
Мумиям кажется, что они продолжают жить. Надо сообщить им, что они заблуждаются. Для этого Андрей и направляется в башню. Войдет, а дальше разберется на месте. Храм авгуров подскажет, как сделать так, чтобы все услышали.
Пора ставить точку.
На асфальт опускались первые сухие снежинки.
Территория вокруг башни не была огорожена. Он просто подошел к огромной двери — метра два в ширину, а в высоту, наверное, все четыре — и остановился, чтобы собратья с духом. Потом провел ладонью по темной, слегка шершавой поверхности — твердое дерево, окованное железом. Легонько толкнул, и дверь отворилась совершенно беззвучно.
В холле, который размерами не уступал стадиону, не было ни окон, ни ламп. Свет появлялся неизвестно откуда и распределялся неравномерно. Он словно лип к скульптурам, расставленным по периметру. Впрочем, может, это были и не скульптуры вовсе, а анатомические пособия — вдоль стен через равные промежутки торчали белые скелеты мурен. Каждый из них стоял вертикально, опираясь на хвост, и был слегка перекручен. Именно такой экспонат, похоже, вдохновил архитектора, который проектировал башню. Глазницы в черепах горели красноватым огнем, и Андрей готов был поспорить, что внутри — активные шарики. Рома полжизни бы, наверно, отдал, чтобы заняться здесь мародерством…
Напротив входа была широкая лестница, и Андрей, подойдя к ней, с сомнением поскреб подбородок. Сколько же займет путь наверх, если учесть высоту конструкции? Но делать нечего — придется идти. Лестница была винтовая — словно повторяла изгибы перекрученного хребта.
Ощущение было странное. Казалось, едва он делает шаг, ступеньки превращаются в эскалатор и начинают уносить его вверх — хотя он точно знал, что лестница неподвижна. Привыкнуть к этому эффекту он не успел; просто увидел вдруг, что выше уже подниматься некуда, а перед ним — еще одна дверь.
Горючий Зал не отличался эпическими размерами — по метражу он заведомо уступал иным чиновничьим кабинетам. Здесь не было мебели; только посередине торчало нечто, похожее то ли на пульт, то ли на алтарь. На нем помещался череп мурены. Андрей подумал, что излишней фантазией авгуры, судя по всему, не страдали.
Стены и потолок в первый момент показались ему стеклянными, но потом он понял, что их покрывают шарики — без единого просвета, словно мозаика. А потом Горючие Слезы начали оживать.
Они замерцали разноцветными искрами — как будто включились елочные гирлянды. Некоторые шарики разгорались сильнее, другие, наоборот, наполнялись угольной чернотой, и Андрей не сразу понял систему. А когда понял, у него перехватило дыхание — мозаика превратилась в карту звездного неба. И прямо перед ним висел цветок спиральной галактики с размытыми шлейфами-лепестками.
Несколько минут он стоял, забыв обо всем. Потом, наконец, встряхнулся и медленно приблизился к пульту, чувствуя себя капитаном звездного крейсера. Череп, правда, несколько смазывал впечатление. Андрей положил ладони на гладкие кости и постарался сосредоточиться. Мерцание звезд вокруг понемногу ослабло, и шарики опять превратились в бесцветные мутноватые стеклышки. Передняя же стена, повинуясь его желанию, стала совершенно прозрачной, а затем растаяла вовсе.
