Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом
Сунул книгу в стол… Стоп-стоп-стоп! Так не пойдет!… Жажда незамедлительных действий выпихнула меня из кресла. (От физзарядка! Сел-встал, сел-встал!) Просеменил вдоль стеллажей. Туда-сюда. Туда-сюда. Мотание остудило кипение героической крови, но повергло в зеленую тоску.
— Не наведаться ли мне к Югоне, нареченной доблестного баронета, пригласить пройтись по парку культуры и отдыха? — предложил я себе променад. — А то от безделья помру в этом мраморном амбаре. На войну не пускают, кафешантанов нет. И ни какой личной жизни!!!
Где находятся комнаты Де Лоак я не знал. Пришлось навести справки у слуги с лейкой, прячущегося за фикусом.
— За какой дверью изволят, находится покои её Светлости маркизы Югоне?
— Прикажите проводить, Ваше Сиятельство? — не покидая укрытия, поинтересовался слуга.
— Просто скажи, какая дверь.
— Отсюда двенадцатая справа. Сразу за бюстом Гефри де Гонзаго, вашего прапрапрадеда. У нее с визитом сеньор Амадеус.
— Час от часу не легче! — возмутился я, хотя сам присоветовал Бубе Касторскому62 навестить маркизу.
Прапра выглядел скорее родственником орангутанга, чем моим. Жуткая образина в бакенбардах торчком и бородой заплетенной в косицу. Щелкнув варварского пращура в приплюснутый нос с бахромой пыли в ноздрях, я по-свойски вломился в нумер арендованный столичной прелестницей…
Шторочки… оборочки… столик, а на нем,
Вазочки с печеньицем, рюмочки с вином.
Стульчик опрокинутый, туфельки, чулок,
А из дальней спаленки нежный шепоток…*
Будуар поражал изысканной испорченностью. На древнем гобелене сценка свободных нравов полигамии. Центральные фигуры при деле, по краям ждущие своей очереди с руками, заломленными от нетерпения. По этажеркам, комодам и прочей низкорослой мебели роты скульптурок. Бесстыжие пупсики с чреслами мужей, целомудренные весталки в приглашающих позах опробовать их целомудрие, под цветочными композициями керамика поклонников Кама Сутры, традиционной, не традиционной и новаторской.
Симпатично, — с воодушевлением оценил я меблировку помещения. Неужто в столицах так везде и у всех?
Конечно, в музеях Ню увидишь и занятнее, но атмосфера! Атмосфера! Плотные шторы приглушали свет, огромный букет белых роз источал одуряющий аромат, в который отдельными нотами примешивались: сладкий запах женских духов, выдыхающееся игристое пино и романтичная приглушенность голосов и аккордов из-за приоткрытой двери. Гость и хозяйка вели беседу в следующей комнате. Согласитесь, спальня подозрительно мало подходит для концертного зала.
Дурная мысль толкнула мою руку. Сейчас-сейчас мои голубки! Я осторожно снял со спинки одного из кресел драпировку с кисеей и накинул на голову. Лучшее в мире приведение без мотора, готово вторгнуться в частную жизнь!
Я подкрался поближе к двери, прикидывая тональность холодящего в жилах кровь "Уоооаа!!!"
— …Мелодия и сам сонет весьма милы. Совсем-совсем в духе Мажоре — похвалила исполнение барда маркиза. — И в знак моего расположения к вашим талантам дозволяю поцеловать мою руку.
— Смею ли воспользоваться такой привилегией, — голос Амадеуса сбился на вздох.
— От чего же нет? — кокетничала маркиза.
— Признаться я…
— Медля, рискуете остаться без награды.
— Ваша рука…
— И что вы находите в моей руке.
— Она так нежна… и тепла.
— Только рука?
Ох, нарывается маркизка! Ох, нарывается, — укорил я за подвох Югоне, выпустив из виду, что в роде как минут назад собирался ворваться в комнату с шумом и воем.
— Вы сами… сами…
— Ну, же! Сеньор бард. В поэтическом арсенале должно хватать слов достойных капризной женщины!
— Вы так обворожительны…
— Всего лишь? Никуда не годится! Встаньте на колени сеньор бард! Представьте, я владею вашим сердцем. Что вы скажите мне? Какие признания подарите своей повелительницы?
Амадеус не нашел ничего лучшего как ударится в поэзию.
— Сравнить бы вас с розой, но роза лишь блеклый цветок. Сравнить бы вас с терпким вином, но оно лишь безвкусная влага. Сравнить бы вас с музой возвышенной рифмою строк, Но слова…
Я заволновался за Амадеуса. Ведь он получил образование под знаком харабе63, а не под красным фонарем.
— Нет-нет! — перебила маркиза юношу. — Не прячьтесь за ваши бардовские штучки. Ни каких аллегорий и метафор. Признайтесь как простой смертный! Приказываю вам!
— Вы прекрасны, как ни одна женщина на свете! — попробовал говорить прозой Амадеус, но сбился на поэтику. — Все в вас без меры: порок и красота…
— Вот как! И порок и красота?! — голосок маркизы, показался мне мурлыканьем весенней кошки. — И в чем же красота?
— Красота… красота…, - замямлим бард.
Вот те раз! Не знает в чем у бабы красота, — разочаровался я в барде. — Скажи ей про волосы, глаза, лицо. Про сиськи, наконец!
— Тогда, мой ослепленный красотой рыцарь, откройте мне мой порок.
— Я хотел… Я не так выразился…
— Не увиливайте, не увиливайте!
— Вы… Ваше платье, оно… оно такое…
— Ха! Ха! Ха! Мой юный провинциал! Это пеньюар! Из редкого муслина, поставляемого из Мейо.
Из марли что ли? — мне захотелось одним глазком взглянуть на чудесный наряд на Де Лоак.
— И так мой рыцарь, — продолжала маркиза терзать бедного юношу, — вы не ответили. Мой порок…
— Нет, — с горячностью ответил Амадеус, не выдержав пыток. А кто бы выдержал?! — В вас нет порока! — До меня донесся барабанный глухой удар. Наивный юноша грохнул себя в грудь на манер Кинг-Конга. — Я обожаю вас! — захлебывался он сентиментальными соплями. — Вы идеал! Мое сердце пленено вами!
Совсем дурачок! — посочувствовал я.
— И скольким вы говорили то же самое? — ела страдающее сердце маркиза. — Признайтесь, Амадеус.
— Клянусь Святой Троицей! Вы… Вы, первая, которая их слышит!
— У вас не было дамы сердца?
— Нет!
— Ни одной?
— Ни одной! — совершенно разнюнился бард. — Ни одной достойной моих слов и чувств!
Собака брешет, ветер носит, — заподозрил я Амадеуса в обыкновенной ловле дур. Как оказалось, я ошибался.
