Стэн Николс - Магия цвета ртути
— Это ты рядом с Фениксом новичок, а по сравнению с нами знаешь очень много.
— Ладно. — Куч сделал глоток. — Вообще-то искусство искателя основано на тех же принципах, что и вся магия. Кто знаком с ее основами, легко поймет все остальное.
— Не забудь, ты говоришь с теми, для кого эти твои «основы» — темный лес.
— Как и для большинства людей. Это понятно: зачем им такие знания. Не каждый может стать чародеем. Короче говоря, следует иметь в виду, что, поскольку система полагается на инерцию веры, магия есть повседневная реальность.
— Сильно сказано, — усмехнулся Кинзел, — я, например, окончательно запутался.
— Я тоже ничего не поняла, — поддержала его Таналвах. — Боюсь, Куч, мы не слишком сообразительны.
— Да при чем тут сообразительность! Я ведь не разбираюсь в том, чем занимаетесь вы, ни в твоем пении, Кинзел, ни в... — Юноша посмотрел на Таналвах и, почувствовав смущение, закашлялся, а затем торопливо предложил: — Может быть, я попытаюсь изложить вам все так, как рассказывал мне Домекс, мой учитель?
Кинзел и Таналвах переглянулись, обменявшись тайными улыбками.
— Он говорил, что наше восприятие магии немного похоже на то, как, должно быть, зародилась речь.
Видимо, на лицах слушателей опять отразилось полнейшее непонимание, поскольку парнишка торопливо добавил:
— Это совсем просто. Представьте себе глубокую древность, когда наши предки были до крайности примитивны.
— Это что, еще до основателей? — поинтересовалась Таналвах.
— Думаю, после. Но точно никто не знает. Все, связанное с основателями, — настоящая тайна, покрытая мраком. Нам даже неизвестно, были ли они людьми в том смысле, какой вкладывается в это слово сейчас.
— Звучит пугающе. Но извини, мне не следовало тебя прерывать.
Куч улыбнулся.
— Все в порядке. Но, наверное, лучше обойтись без разговоров об основателях, стоит их упомянуть, как все начинает усложняться. Просто представьте себе время, когда люди были совсем дикими, и подумайте, как мог зародиться язык. Вполне возможно, кто-то указал... ну, скажем, на дерево и произвел звук, который как бы отделил таким образом деревья от всего остального. Потом, если все соглашались с тем, что этот звук или сочетание звуков означает большую штуковину с ветками и листьями, у дерева появлялось словесное обозначение. То же самое можно сказать в отношении всего остального: солнца, реки, луны, барса — чего хотите. Если люди признавали то или иное звукосочетание соответствующим тому или иному явлению, они таким образом пополняли словарь своего зарождавшегося языка. Философы называют этот процесс «соглашением». Это означает — все соглашаются признать реальность.
— Однако те, кто верит в богов, считают, что языки людям дарованы свыше.
— Боги вовсе не создали людей с изначальным умением говорить друг с другом, точно так же как не сотворили нас... ну, например, с врожденной способностью укрощать лошадей. Они даровали нам разум, чтобы мы могли учиться и развиваться. Иначе — почему бы им сразу не создать нас совершенными?
— Выходит, стремясь к просвещению и самоусовершенствованию, мы исполняем божественный замысел?
Все это интересно, — сказал Кинзел, — только непонятно, какое отношение имеет к магии?
— Параллель здесь касается восприятия, — пояснил Куч. — Говоря проще, мы постигаем магию, потому что приходим к коллективному соглашению о том, что магия, доступная постижению, существует. Но делаем мы это, разумеется, совершенно неосознанно.
Певец задумался.
— Постой, но не равнозначно ли это заявлению о том, что магии не существует?
— Ничего подобного. Дерево существует, неважно, дали мы ему имя или нет. Так же обстоит дело и с магией. Мы разработали своего рода словарь для магии таким же образом, как дали имена окружающим нас вещам, вот и все.
— А как это связано с искательством?
— Видимо, это способность, восходящая к примитивному сознанию, существовавшему до того, как вещи получили имена и люди пришли к коллективному соглашению насчет магии.
— Это поразительно!
— Куч, ты, оказывается, такой умный, — сказала Таналвах.
Юноша зарделся от такого комплимента.
— Мне еще учиться и учиться. К тому же должен признаться, с умом моя способность никак не связана. Это прирожденный дар, очень редкий. Мне просто повезло.
— Но если эта способность унаследована от давних, только начавших познавать мир предков, она должна быть заложена где-то глубоко внутри каждого из нас, — рассудил Кинзел. — Разве не так?
— Наверное, так. Думаю, «искатели» — именно те люди, в ком пробуждается это древнее качество. Возможно, дар искательства — не шаг вперед, а возвращение к прошлому, не обретение нового, а отсутствие чего-то, что должно было привиться позднее. Но точно этого никто не знает. Просто некоторые люди имеют такую способность, так же как другим удается отыскивать воду или залежи минералов с помощью ивового прутика, а кое-кому — предсказывать пол будущего ребенка.
— Значит, эту способность можно отточить, но не развить с нуля?
— Прежде всего она должна быть. Но если есть, ее можно усовершенствовать путем тренировки.
— И как ты тренируешься?
— По принципу: «Зри и сомневайся». Учусь не воспринимать все увиденное в качестве того, чем оно кажется: «Зри и сомневайся». Боюсь, что вы ничего не поняли — наставник из меня никудышный. Феникс, тот наверняка объяснил бы лучше.
— А как ты с ним ладишь? — поинтересовалась Таналвах. — Должно быть, непросто приспособиться к новому учителю.
— Он учитель, но не мой. Моим всегда останется Домекс. Я могу перенимать знания у другого, но этим словом назову его только из вежливости. Феникс весьма воодушевляет, но порой мне кажется, что он немного не в себе.
Все рассмеялись.
— Тебе, наверное, еще долго учиться, — заметил Кинзел.
— Вечно. Магия неисчерпаема, и это дело всей жизни.
— А это действительно то, что тебе нужно? — спросила Таналвах. — В конце концов, тебя отдали в ученичество в детстве, когда ты едва ли мог сделать осознанный выбор.
— Я очень рад, что все сложилось так, как сложилось, и бесконечно благодарен Домексу. Он был хорошим, добрым наставником и научил меня именно тому, что требовалось, хотя сам я тогда этого еще не осознавал.
— Ты воздаешь ему должное, а это лучшая эпитафия, какую может заслужить человек, — сказал Кинзел. — Послушай, ты ведь знаешь, что я сегодня пою. Концерт в канун Дня свободы. Сплошной фарс, но никуда от этого не деться. Таналвах с детьми будет там. Может, и ты придешь?
— Спасибо, но я не могу. Извините, но мне необходимо подготовиться к завтрашнему дню.
