Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня
Под ногами вновь захлюпало — появилась вода, верный признак того, что он поднимался к поверхности. Скользкие камни мешали идти, кроме того, ход, по которому двигался Луня, начал круто забирать вверх, и приходилось карабкаться, как по горе, стараясь не упустить из виду Костяшку и не выронить каменную чашу.
Свет ударил по глазам неожиданно — наверху виднелось отверстие, лаз, и слышались голоса людей. И в тот же миг костяной человечек рассыпался в прах. Луня затаился — куда ж его завел Костяшка, к кому?
— Сгинул Луня! И змей этот улетел куда-то… Пропадем мы тут, на скале этой, все! — донесся до Луни до боли знакомый причитающий голос Зугура. В битве вагас всегда был впереди всех, но и любил постонать, поплакаться, пожаловаться на нелегкую судьбину… Свои! Но как же так — путь назад занял в пятеро меньше времени, чем путь туда, к озеру? Эту загадку Луня решил оставить на потом, а пока завопил самым истошным голосом, на какой был способен:
— Братцы-ы! Братцы-ы! Я это-о!
* * *Вскоре довольный Луня, наетый и напитый, с перевязанными чистыми тряпицами руками, лежал на мягком мху и рассказывал отрядникам про свой подземный поход. Драгона не было — он улетел вскоре после того, как Луня спустился вниз, сказав, что сам знает, когда вернуться.
Едва отрядники узнали, что в конце пути, у озера, Луню подстерегал их недобрый знакомец Змиул, Шык, вскочив, погрозил кулаком в сторону дальних гор:
— У, тварюга крылатая! На смерть парня посылал!
Больше всего Луню удивило то, что всего он провел под землей два дня и две ночи — а ему-то показалось, что и дня не прошло!
Когда все было уже говорено-переговорено, Зугур спросил:
— Ну, а чего у змея спрашивать будем и о чем просить, решили?
— Ясное дело! — пожал плечами волхв: — Давно уж все решено…
— Дяденька! — окликнул Шыка со своего мхового ложа Луня: — А можно, я вопрос ему задам — ну, про супротивника и все такое… Заслужил же я, а?
— Заслужил, заслужил! — усмехнулся Шык: — Задавай ты, это без разницы. Лишь бы толк был… О, вон летит змей, готовься, Луня!
Драгон, выставив бронзовокогтевые лапы, приземлился на скалу, окинул четверых людей своими чудными, радужными глазами, заметил стоявшую в стороне чашу и с великим облегчением выдохнул:
— Принес!
— Он-то принес, а ты пошто обманул, всей правды не сказал?! — сварливо спросил Шык, подскочив прямо к плоской голове драгона. Тот прикрыл глаза, словно в печале, и тягуче ответил, поводя головой:
— Не мог я… Я уже говорил тебе, человек, что знания мои бесполезны, ибо не могу я применять их так, как захочу!
— Врешь, поди! — с сомнением и уже безо всякого почтения к силе и мудрости хозяина гнездовища на обомшелой скале сказал Шык, а потом махнул рукой: — Ладно, чего было, то прошло! Луня тебе службу сослужил, теперь твоя очередь!
— Спрашивайте! — выдохнул драгон, и положил голову на край гнездовища, так, чтобы людям не надо было все время смотреть вверх.
— Лунька, давай! — кивнул Шык ученику. Луня встал, поморщился от боли в обоженных руках, вышел вперед, набрал побольше воздуха в грудь, и глядя прямо в радужные глаза драгона, выпалил:
— Расскажи, откуда вся нынешняя смута на земле пошла, где корень ее, и как нам ее прекратить и Небесную Гору отвести?
— Я обещал ответить на один вопрос. — тихо сказал драгон, и после небольшой паузы добавил: — Хотя все твои вопросы связаны вместе, и мудрый да разбереться! Слушайте, люди, и слушайте внимательно:
Сперва не было ничего — ни земли, ни неба, ни того, что вы зовете межзвездной бездной. Не было и самих звезд. Не было света и не было мрака. И даже того, что называется «Ничто» тоже не было. Это трудно понять и представить, но именно так было…
Потом пришел Бог. Не Род, не Мать-Кобылица, не Бо, и не какой другой, а просто — Бог, Первый из Первых, не имеющий имени, поскольку еще не было языка, и не имеющий облика, поскольку его не из чего было создать.
Первый Бог носился по пространству из края в край, и вскоре его стала одолевать скука и великие сомения — таким ли должен быть мир, в котором обитает Бог? И вот тогда он впервый попробывал сделать что-то, изменяя то, что его окружало. И зажглась в глубинах мира первая звезда…
Ее свет был так лучезарен, так ярок и светел, он так понравился Первому Богу, что он бросился вперед, зажигая на своем пути все новые и новые звезды, и они отмечали его дорогу, его путь в небе — вы и сейчас, по ночам, можете видеть звездный путь Первого Бога, по вашему — Млечный Путь…
Шли века, десятки, сотни сотен веков. Первый Бог зажег столько звезд, что заполнил ими все пространство вокруг себя, и теперь это было уже не просто пространство, а межзвездная бездна. Бог забавлялся со звездами, как хотел — он заставлял их светиться разным светом, звезды поменьше крутились вокруг звезд побольше, сталкивались, взрывались, умирали и возрождались вновь, и эти забавы Бога продолжались много-много лет.
И вот однажды ему вдруг наскучила его звездная жизнь. Первый Бог ощутил в себе потребность творить, создавать что-то новое, неизвестное еще миру, необычное и занимательное. Он остановил свой полет у одной из небольших желтых звезд, и сотворил неподалеку от нее каменный раскаленный шар — будущую Землю. Бог спустился на поверхность и занялся новой и интересной для него работой.
Он творил твердь и водную пучину, создавал песок и камни, руды и самоцветы, и восторгался своими творениями, ибо были они прекрасны. Но со временм и это наскучило Первому Богу, и тогда он решился на небывалое создать жизнь. Первые живые существа вышли неказистыми, осклизлыми и бесформенными, и разневанный Бог хотел уничтожить их, но потом одумался и принялся совершенствовать свои творения, брежено растить их, холить и лелеять.
И вот уже приобрели существа форму, и стали походить на что-то такое, что могло развлечь Первого Бога. И он, обрадованный, принялся создавать все новые и новые формы, и заселять ими воду и твердь, устраивать их жизнь так, что одни становились пищей для других, а эти, в свою очередь — для третьих, и так далее.
Так на Земле появились рыбы, птицы, ящерицы, насекомые, черви и гады. Все они, дети Первого Бога, который все еще не имел имени и не знал радости осмысленной речи, были безмозглыми, и отличались от своего создателя лишь тем, что умели создавать, воспроизводить только себе подобных — и никогда отличных от себя.
И вновь впал Первый Бог в тоску — вид созданного им уже не радовал творца. Задумался Первый Бог, и решил, что неплохо было бы назвать все, что он создал, дать имя каждой частице мироздания — и свету звезд, и пыли в межзвездной бездне, и тверди, и водам, и всему сущему в мире. Так появились слова первого, самого древнего во вселенной языка — Языка Первого Бога.
